чем для острастки, он бросил:
– Надеюсь на ваше благоразумие, господа.
Не прощаясь, развернулся и, бренча шпорами, затопал к выходу, пытаясь хотя бы внешне соблюсти достоинство.
Высич облегченно вздохнул и, решив, что больше ничего серьезного полиция предпринимать не станет, протиснулся в зал, где кто-то из членов Томского комитета РСДРП уже зачитывал резолюцию:
– Признавая, что только общенародное собрание неизбежно положит конец самодержавию царя, заменив его самодержавием народа, мы, участники данного собрания, не желая превращать свои пожелания в пустые слова, решительно заявляем: Учредительное собрание, свободно избранное народом, не может быть никогда распущено царским самодержавием, а потому есть только один путь: царская монархия должна быть уничтожена восстанием народа! Признавая, что всякий честный гражданин в настоящий исторический момент обязан активно поддерживать революционное движение пролетариата, настоящее собрание приветствует призыв Сибирского социал-демократического союза ко всеобщей политической стачке по линии Сибирской железной дороги как наиболее конкретный способ борьбы с царским самодержавием в Сибири! Привет петербургским рабочим! Вечная память павшим борцам за свободу народа!
Из рук в руки передавались прокламации, потом по кругу пошла студенческая фуражка, куда бросали деньги, столь необходимые для приобретения оружия, типографского оборудования и помощи арестованным.
Сани, запряженные тройкой коренастых лошадей, неслись по Никитинской улице.
Услышав вырывающиеся из ярко освещенных окон Железнодорожного собрания звуки пения, один из седоков, Лешка Зыков, ткнул извозчика кулаком:
– Погодь-ка!
Тот натянул вожжи. Коренник, остановленный на полном ходу, всхрапнул и запрокинул заиндевевшую морду.
– Слышь, Никишка, – приподнимаясь в санях, проговорил Лешка. – Никак сицилисты гуляють? Вон и городовые ходят. Ясное дело!
– Хрен с имя! – лениво выругался старший брат, подтягивая сползшую с ног медвежью полость. – Поехали!
– Да погодь, посмотрим, – протянул Лешка, выбираясь из саней. – Архангелы-то вон как шебутятся… Не ндравится, видать. Ходют туды-сюды…
Сидящая в санях закутанная в белую пуховую шаль женщина выпростала из муфты узкую кисть и, вытянувшись, провела кончиками пальцев по плохо выбритой Лешкиной щеке.
– И охота тебе, Лешенька? – играя голосом, проворковала она. – Поедем лучше пить шампанское!
– Сичас, Манюня, – отстранил ее руку Лешка, всматриваясь в стоящего на крыльце высокого мужчину в расстегнутом пальто, который, ломая спички, никак не мог прикурить. Спичка наконец вспыхнула и Лешка хохотнул, тыкая брата в плечо:
– Знакомая личность! Пристяжной Новониколаевский! Ей-богу, ен!
– Где? – недовольно пробурчал Никишка.
А Манечка при этих словах встрепенулась и выглянула из саней,
