быть, вы энтих бузотеров не шибко уважаете! – почтительно констатировал Зыков, помолчал и, оживившись от пришедшей в голову идеи, предложил: – Можа, тады нам кумпанию составите? Гуляем мы сегодня с брательником. Уважьте, господин пристяжный!
Озиридов представил себя в компании с братьями Зыковыми… Здорово получается: присяжный поверенный и разгулявшиеся убийцы! Но неожиданно для себя самого он вдруг рассмеялся:
– А что, уважу! – и решительно сбив шапку на затылок, с обреченной веселостью выдохнул: – Гульнем!
– Вот енто по-нашенски! – обрадованно воскликнул Зыков. – Ты не боись, не забидем. Мы с Никишкой ноне смирные! Как-никак, свое дело имеем!
Манечка, увидев, что Озиридов приближается к саням, забилась под полость, спрятала лицо в пушистый воротник. А когда Лешка и Озиридов ухнулись рядом, вовсе отвернулась.
– Гони! – рявкнул на извозчика Никишка.
Обожженные кнутом кони рванули с места. Лешка не удержался и повалился на Манечку с веселым криком:
– Погуляем, Манюня!
У ресторана на Миллионной сани замерли.
Озиридов выбрался вслед за братьями, машинально подал руку женщине. Она замешкалась, воротник открыл лицо, и Ромуальд Иннокентьевич, увидев ее зеленые, испуганные, но тотчас же ставшие нахальными и насмешливыми, чуточку прищуренные глаза, почувствовал, как его охватывает тупая оторопь. От чувства этого он оправился лишь в отдельном кабинете ресторана, устроившись за столом прямо напротив Манечки.
– Извините, не успел представиться, – сухо, стараясь скрыть невесть откуда рвущуюся наружу язвительность, проговорил Ромуальд Иннокентьевич, пристально глядя в глаза женщине, которая так ему когда-то нравилась. – Присяжный поверенный Озиридов.
Манечка улыбнулась:
– Мария Кирилловна…
– А вас-то как, извиняюсь, величают? – переводя изучающий взгляд с Манечки на присяжного поверенного, с хмельной вежливостью осведомился Никишка: – Ить, кады встречались, не до представлениев было…
– Ромуальд Иннокентьевич, – кивнул Озиридов.
Откинувшись на высокую спинку мягкого стула, Никишка переспросил заинтересованно:
– Как?
Отчетливо произнося каждую букву, Озиридов повторил:
– Ромуальд Иннокентьевич.
– Будя тебе, Никишка! – одернул брата Лешка. – Обнакновенное имя: Ромальд, да Ромальд… и с такими живут. Слышь, Иннокентьич, че пить-то будешь?
Озиридова до судороги покоробило это неуклюжее покровительство. Он уже начал досадовать на себя, что сморозил несусветную глупость, согласившись поехать с Зыковыми, однако после нескольких рюмок водки это ощущение потихоньку отпустило его.
Закурив папиросу, Озиридов рассеянно следил, как официант с прилизанными, уложенными на прямой пробор волосами, сноровисто меняет приборы и бутылки. Краем глаза он видел и раскрасневшееся от шампанского красивое нежное лицо Манечки, таинственные
