тихо спросила она.
– От любви… Ну, отчего… для детей…
– Ой, заговорил. Ты сам талдычил: навыдумывали любви!..
Он молчал и курил у окна. Она тоже молчала, потом хрипло заметила:
– Что-то холодно.
Ее, видать, действительно колотило от страха и волнения. Петр Матвеич подался к печи, выгреб золу и быстро забросал топку дровами. Огонь занялся сразу, и печь загудела, весело озаряя кухонку. В этом зареве он видел ее, лежавшую на полу и глядевшую в потолок. Хоть и припухшее сейчас, ее молодое лицо не было печальным.
– Не тоскуй, Надежка, – робко утешил он ее, – все у тебя будет хорошо. Ты вона красавица. И руки у тебя справные, и все у тебя есть. Чего тебе кого попало подбирать. Найдется у тебя судьба.
– Найдется! – Надежда усмехнулась и сиротливо повернулась на бок, положив ладошки под щеки. – Тебя вон и то обольстить не могу. Чем я хуже твоей Нюрки? Я молодая. Одетая как надо. Она, как елка, – навзденет на себя этих юбок.
– Какая есть!
– Вот видишь? Тебе, какая есть! А я вот никакая не гожусь.
Петр Матвеич вздохнул, налил чайник, поставил его на плиту.
– Эх, Надежка-Надежка! Как ты рассуждаешь. А тут арифметика простая. На молодую моложе найдется, на красивую милее, на умную умнее. Сама понимаешь, а тут нужна одна – своя баба! Какую уж Бог тебе дал. Моя и все! – задумчиво повторил он себе и пошел к печи, открыл дверцу и смотрел на молодой яркий огонь, на снопы искр, разлетающихся по раскаленному зеву печи.
– И тебе найдется твой. Поди, уж находился, да ты, вона, гордая какая. А жизнь, она гордых не любит. Она их мнет, как кожу, чтобы помягчели. Так-то, дурочка… моя.
– Ниче я не гордая! Это так, для форсу. Не особенно мне и находилися. Серьезного-то никого не было.
– Будут еще, подожди.
– Сколь ждать-то? – вздохнула она. – Уже бабий век кончается!
– Еще и не начинался. Вот родишь, тогда и баба начнется в тебе…
Чайник вскипел быстро, и Петр Матвеич подал Надежде чашку свежего чаю.
– Вишь, как с тобой хорошо-то! – сказала она. – Чай в постель носишь. – Она не смотрела на него. Села и пила чай.
– Ох, и докатилася я, сама мужику в постель лезу. Правильно Нюрка твоя кричала, потаскушка я и есть.
– Э-эх, сиди молчи. – Петр Матвеич взмахнул рукою. – Ты их и не видала, потаскушек-то. Да у нас их и нету в деревне…
– А ты видал…
Он промолчал и закрыл трубу печи.
– Ну, будет, иди спать. Все у тебя хорошо будет. Выйдешь замуж за своего мужика. Нарожаешь ему еще кучу. Вот здеся пеленки висеть будут. А счас иди, а то на раздаче спать будешь.
– Твоя Нюрка даст поспать! – усмехнулась Надежда.
– Ничего, она больше не придет. Я ее знаю. Она теперь пар спустила… Пока будет новый копить.
– Спасибо, утешил!
Надежда встала, потянулась, без смущения и все тем же деланно-наигранным тоном сказала:
– Не
