отсыпавшийся на уютной койке, вскоре стал тяготиться своим положением. Все истории уже были рассказаны и перерассказаны по нескольку раз соседями по палате, все темы обсуждены, и он откровенно скучал. Хотелось как можно скорее вернуться в строй, к обычным армейским будням, пусть и не переполненным весёлыми и разнообразными событиями, но текущими быстрее, нежели дни в лечебном учреждении. А каждый день приближал его к самому желанному событию для любого срочника – дембелю. Но эскулапы не торопились с выпиской, добиваясь полноценного восстановления. Ведь не на «больничный» они его отсюда выпишут, на откорм к мамочке, а в казарму.
Лежал он иногда ночами, дожидаясь сна, и вспоминал то видение, короткое и неяркое, но, по сути, вытолкнувшее его оттуда, откуда возврата нет. А ведь жизнь-то прекрасна, пусть и звучало это выражение миллион раз! И видел ребят, садящихся с ним в вертолёт – жизнерадостных, таких же молодых, как и он. А потом их тела… Изувеченные, холодные, страшные. И боготворил в мыслях своих Людмилу – единственную, желанную, любимую. Как благодарен он был судьбе, что подарила ему встречу с этой чудесной девушкой. Придёт время, и он расскажет ей всё, что приключилось с ним в тайге. А пока он перечитывал уже третье письмо, пришедшее от неё с того дня, как они расстались. Она выражала в нём лёгкое недовольство его долгим молчанием, ведь каждая весточка от любимого – радость. Вот и от мамы письмо, тоже волнуется… «Господи! – думалось ему. – Как же от него домом пахнет…» Ничего! Скоро снимут с рук бинты надоевшие и напишет он родным людям своим длинные-предлинные письма, где извинится за долгое молчание – простите, мол, служба – и поведает, что всё у него хорошо, служить осталось не так долго и пусть они готовятся к встрече.
Вскоре после его выписки вернулся из плавания «Грозящий». Как же радостно было встретиться с теми, с кем начинал службу! Сколько было рассказов о Маниле, пусть и увиденной второпях – увольнение давали всего на несколько часов и то не всем, но всё-таки! Как красочно описывали матросы тропический шторм, обрушившийся на них по пути домой! Героями они чувствовали себя. Он не завидовал, но… жалел. Жалел, что всё вышло именно так, а не иначе.
Однажды, будучи дежурным по роте, после отбоя он заглянул в курилку, услышав приглушённые голоса и смешки, доносившиеся оттуда. Четверо парней в тельняшках и трусах, сидевших на скамейке и нещадно дымивших, резко повернули головы в его сторону и тут же облегчённо вздохнули: свой, мол, однопризывник, худого не сделает.
– Не спится? – миролюбиво спросил он.
– Да вот, Димон, – хохотнул Максим, вместе с ним призывавшийся из Москвы. Высокий, обаятельный парень, всегда готовый пошутить и посмеяться. – Посмотри, на что этот балбес в Маниле деньги потратил. Покажи, покажи, Сашок, чего засмущался-то?
Сашок, простецкого вида молодой человек, всю жизнь проведший в детском доме где-то в уральской глуши, улыбнулся, обнажив широкие жёлтые зубы.
– Во, – он вытащил из-под себя глянцевый журнал, – гляди!
