пуля выпущенная тобой. Так занятно наблюдать, как объятая пламенем отдельная фигурка катается по земле. И это не каскадерский трюк из грошового боевика. А настоящая боль и настоящая смерть. Это любопытно, когда боль не твоя, а твоего врага, и не верится, что с тобой может быть точно то же.
А когда все гранаты кончились, мишени раздумали перемещаться, пограничники в одном порыве, упиваясь криком ура и, поливая из автоматов горящую технику и неподвижные фигуры на плавящемся асфальте, бросились вперед под пули своих же товарищей, наступающих с противоположной стороны дороги в БМП. И не были эти молодые парни, в большинстве своем миролюбивые досы, воспитаны такими кровожадными, просто опьянение боя переносит человека в другие реалии, будит издревле заложенную в человеке жажду уничтожения себе подобных, названных позднее врагами, для оправдания своей звериной, неконтролируемой жестокости.
Самый первый танк проскочил вперед довольно далеко, прежде чем до его командира дошло происходящее. Круто развернув машину, молоденький танкист увидел взрывы. И что-то в них было не так, какие-то они не ровные и не красивые как на учениях. В центре их горели и рушились не муляжи вражеских боевых машин, а друзья и техника, продвижение которой он обязан, был прикрывать, даже ценой своей жизни. Поначалу было непонятно, откуда бьет противник, но, продвигаясь назад к месту боя, он заметил, как из– за яблоневых деревьев, справа, выползает корпус чужого БМП. Еще курсантом училища, изучая технику возможного противника, он запомнил, что имперские называют эти танкетки «братскими могилами пехоты», за слабую броню. Эту первую в своей жизни настоящую вражескую машину он поразил бронебойным подкалиберным снарядом с сердечником из уранового сплава после первого же выстрела своей 105-мм пушки. Вторая наводчику далась не так легко и загорелась только после третьего выстрела, да и то произведенного почти в упор. Ответных выстрелов за своей броней он не боялся, но металлолом, так он называл свой танк, и есть металлолом. Древняя машина не выдержала попаданий снарядов даже такого немощного противника. Удар под основание башни не только заклинил ее, но и еще что-то нарушил в электропроводке, – исчезли свет и внутренняя связь, заглох двигатель. Орудие перестало слушаться даже ручного управления и импотентно свесилось к пожухлым травинкам этого поля брани. Зато современный пулемет на башне весело задрался в зенит и живя какой-то собственной жизнью, торопился отстрелять оставшийся боезепас в небесную синеву, постепенно затягиваемую дымком от барбекю из недавно живых человеков и их техники.
Едва оправившись от гула в ушах, командир бросился помочь механику отыскать неисправность, но в такой тесноте и темноте только всем мешался. Чуть не плача, младший командир вглядывался в башенный перископ. Бессильная ярость сводила челюсти до зубного скрежета. Находиться почти в центре боя и быть заживо запечатанными в этом гробу, не в силах помочь гибнущим товарищам, что
