style="font-size:15px;"> В качестве примеров, позволяющих судить о контингенте студентов деффака того времени, расскажу о некоторых моих сокурсницах.
Жанна Дозорец. Эта студентка была одной из лучших, если не сказать больше. Она была вдумчива и малоразговорчива. Относилась к числу примерных, скромных девиц, к коим принадлежала и я. Однако она отличалась от меня тем, что когда говорила, то только по существу, не проявляя щенячьей восторженности, которой я, увы, грешила. В обучении Жанна выходила далеко за рамки институтской программы, но в основном по курсу русского языка, а не литературы, как это делала я. Ее грамотность была безупречной. Жанна никогда, буквально никогда не допускала при письме ошибок. Грамматическое чутье ее было на высшем уровне. Удивительно, что чисто еврейская девочка владела русским языком и чувствовала его лучше русских. Сейчас я думаю, что в том случае, если врожденное языковое чутье имеется, то оно относится ко всем языкам и реализуется в том из них, которое более стимулируется языковой средой. Иначе откуда же взялись Чингиз Айтматов, Фазиль Искандер, Окуджава, Белла Ахмадулина и Пушкин, наконец? Так вот, Жанна Дозорец была прирожденным филологом. Не знаю, как она оказалась на деффаке, наверное, тоже по какому-то непредвиденному стечению обстоятельств, но вполне естественно, что стала профессором-языковедом, зав. кафедрой русского языка.
Оживленной и хихикающей я видела Жанну лишь однажды, когда мы в дождь бежали по лужам на занятия в институт. Дорожка, ведущая к подъезду, вся была в жидкой грязи и сразу же возникала мысль, что обувь от нее не уберечь. Однако Жанна была другого мнения. Она спросила меня: «А ты можешь пробежаться и не запачкать туфли?». «Как это? – отозвалась я, – тут ведь сплошная грязь». «А вот так», – парировала Жанна и с неожиданной легкостью и грациозностью стала то подпрыгивая, то скользя ставить ноги на те места, которые были каким-то чудом свободны от грязи. В результате – ее обувь осталась чистой. Я так не сумела.
Люся Юдина. Рыжеволосая любительница читать книги, которые она глотала одну за другой, Люся была смешлива и обворожительна. Училась хорошо, но без заморачиваний насчет вечных философских истин. Сблизились мы с ней не в институте, а на целине. Ее жизнелюбие, смешливость и легкость в принятии жизненных коллизий в тех условиях были неоценимы.
Позже, работая в больнице водников по окончании института, я познакомила ее со своим сотрудником, педиатром Гариком Кантором. Он не был записным красавцем, но обладал каким-то непонятным обаянием, наверное, обаянием ума утонченного мужчины с привкусом едва уловимой женственности. Как врачу, ему не было равных. Прекрасный диагност и лечебник, он жаловался, однако, на то, что ему приходится всем заболевшим детям выписывать антибиотики, даже если у них обыкновенная простуда (ОРЗ). Таково было в то время распоряжение Министерства Здравоохранения. Ребенок принял антибиотик и через 3 дня здоров. Маме можно закрывать больничный. Выгодно.
