в лень, в старость, депрессию, и обратный путь будет неподъемен. А она еще не хочет записываться в старухи, наоборот, надеется, что однажды случится чудо, и она встретиться с… ну отказывалось воображение рисовать кого-то другого, и все тут, что поделаешь?!
Лена рассеянно озиралась, стоя посреди комнаты. Настенные часы показывали 22.05, а секундная стрелка неумолимо вращалась, отщелкивая круг за кругом. Кажется, искать больше негде. Остаться дома, лишив себя предпраздничного заработка или рискнуть и поехать в ближайшую ночную аптеку на Димитрова? «Ничто не исчезает бесследно и не возникает из ничего» – гласит закон физики, и пропавшие очки раздражали не пропажей, а непонятной, граничащей с мистикой ситуацией. Вот и повод задуматься, то ли смотришь, то ли читаешь.
За окном прогремел, брызнул алым цветом и с шипением рассыпался одиночный залп салюта. Вот он, знак! Пора на выход! Судьба ей сегодня сломать установленную традицию, рискнуть и выйти позже обычного. Будь что будет, была не была! Повязала вокруг шеи шарф, застегнула молнию, прошептала заветные слова и, прихватив сумочку, вышла из квартиры. Близоруко щурясь, долго шарила ключом, не попадая в замочную скважину. Тишину полутемной парадной нарушало доносившееся из соседней квартиры веселое, пьяное гудение – там уже третий день отмечали Восьмое марта.
Наконец закрыла дверь и сбежала по ступенькам вниз.
22.20
Купчино – один из безликих спальных районов Петербурга, окраина, непарадная питерская изнанка, раскинувшаяся по обе стороны самой длинной и унылой улицы города – Бухарестской. Куда ни глянь, в поле зрения лишь стандартные новостройки: хрущевки и высотки, которые как-то быстро превратились в современные облезлые трущобы, прикрывавшие собой лабиринты узких внутриквартальных проездов с типовыми школами, приземистыми, похожими на стеклянно-бетонные сараи, магазинами и одиночными железными гаражами в окружении мусорных контейнеров. Лена не любила Купчино, но уважала за старинное название, оставшееся от маленькой, допетровских времен деревушки.
Когда-то Лена жила на Васильевском. Ностальгия по уютным дворикам Среднего проспекта, по аристократичным фасадам с барельефами, эркерами и загадочными парадными, пологие каменные лестницы которых с затейливым кружевом чугунных перил устремлялись ввысь и звали восхититься изразцами кафельных печей на гулких площадках между этажами, – всплывала каждый раз, когда она оказывалась здесь во время ночных вылазок по городу. Уезжать отсюда она не торопилась. Каталась не спеша, с наслаждением, колеся то по просторному, тенистому Большому проспекту, то по самой узкой в городе улочке Репина, с ровных линий сворачивала в переулки или на простор набережных, останавливаясь на маленьких площадях в районе Стрелки, заглядывая в арки и подворотни, отмечая не всегда добрые перемены. Вот ее любимая 6–7-я линия с аллеей молодых лиственниц, множеством кафешек и кондитерских – перетерпела евроремонт, стала пешеходной
