прожила с ним. Родила меня, сестру и вскоре уехала с нами в Лондон. До этого мы жили в Ирландии в деревне, недалеко от Белфаста. Отец был врачом на войне. Потом тоже практиковал. Но я его больше никогда не видел, а мама говорить о нем не хотела.
– История запутывается окончательно. Где она с ним познакомилась? Она же из России.
– Анна, всё это я надеялся узнать у вас. Удивительно, но наши мамы тоже чем-то схожи. Да и вы, когда улыбаетесь, тоже становитесь похожи на свою маму. Только глаза у вас другие.
– Да, бабушкины. У неё тоже были карие.
– У вас они ещё влажные и грустные, даже когда вы улыбаетесь, как у моей мамы.
– Послушайте, Juri, перестаньте сравнивать ваших родителей с моими. Вы и меня рассматриваете так, словно мы близкие родственники. Право, это же смешно, – я замолчала на полуслове, потому что подумала, что не так уже весело. Что-то же связывало моего отца и Энни.
– Я думаю, что люди часто выбирают себе в спутников жизни тех, кто похож на их настоящих возлюбленных.
– Вы хотите сказать, что ваши и мои родители просто подменили подлинную любовь и взяли дубликаты.
– Не знаю… Мама про отца не любила говорить. То ли он был перед ней виноват, то ли она перед ним.
Энни 1946 год
Бедный Кэл, он выполнил свое обещание, а я своё нет. Мы же клялись перед алтарём, что «и в горе, и в радости всегда будем вместе». Я предательница.
Юрий 1948 год
Наконец, я встретил женщину, которая меня понимает. После двух лет отчаяния, я нашел ту, которой смогу всё рассказать.
1980 год
– Я не уверен, именно подробности хотелось бы выяснить.
– Я тоже не уверенна, что они нас обрадуют.
– Мне кажется, что правду знать лучше, чем тонуть во лжи, – молодой человек встал, медленно и аккуратно переступая через развал картин, бумаг, рам и книг. Вышел.
Я услышала, как закрылась входная дверь. Я тут же принялась соединять несоединимые судьбы.
Энни 1939 год
Вот она и Москва. Мне всего шестнадцать, но выгляжу я гораздо старше. Стащила у мамы её костюм, который предавал мне солидности. Совестно, конечно. Эта была её лучшая вещь. Ещё задолго до отъезда заказала за курицу туфли на каблучках. Дядя Арон, наш сапожник, очень нуждался. Детей у него было, по-моему, человек десять. А кормить нечем. На Украине был страшный голод. Что не успели отнять у нас у всех в революцию, то продавалось за копейки, лишь бы протянуть как-нибудь. Я взяла одну из наших несушек (к счастью мой дед умело вел хозяйство и видимо, от продажи мельницы кое-что осталось) и отнесла сапожнику. Туфли получились замечательные. Изящные и прочные полуботиночки. Уложила косу в большой низкий пучок, подкрасила чуть-чуть губы. В таком виде мне можно было дать лет двадцать. Главное, как выйти с вокзала. Всех, кто приезжал с голодающей Украины не выпускали из здания. Кто-то умирал прямо на вокзале, некоторые, с помощью всяких ухищрений, просачивались сквозь закрытые
