style="font-size:15px;"> – Идет там кто-то через луг, – указал в южную сторону один из воев.
Пахомий напряг зрение.
– Старец али муж, не вижу?
– Старик, – сощурился караульный.
Через мокрый луг, напрямки, не обходя лужи, тяжело расплескивая мутную воду босыми ногами, к стану подходил человек, невысокого росточка, с растрепанной седой бородой, в полинялой хламиде. В вытянутой правой руке он бережно нес лыченицы20. Через плечо были перекинуты ленты обмоток, которые развевались на ветру, как стяги.
Видя, как старичок при каждом шаге по колено погружается то правой, то левой ногой в луговую воду, Пахомий пошутил:
– По морю аки посуху.
– Не святотатствуй! – весело прокричал старик, хотя их с боярином еще разделяло довольно приличное расстояние.
– Вот это слух!
Странник приблизился и низко поклонился:
– Дозвольте, добрые люди, обогреться у костерка. Продрог весь.
– Эй, Пахомий, веди его сюда! – прокричал князь.
Вся дружина с любопытством разглядывала путника. Возраст его на глаз определить было сложно: можно было дать и пятьдесят, и за семьдесят, с виду еще крепкий и шустрый, но с обветренным древним лицом. В жизни своей он должно быть много улыбался, потому что борозды морщин залегли в тех местах, где они обычно образуются у смешливых, благодушных людей. Кроме лаптей и обмоток, у него с собой не было никакой поклажи.
– Здрав буде, княжич Димитрий Андреич, – поприветствовал он.
– Гляди-ка, признал. Только не княжич я, три года уж как князь Чернореченский.
– Умер, значит, князь Андрей, царствие ему небесное, – старик перекрестился, – добрый был князь.
– Садись, старче, грейся, – молодой князь протянул руку к костру, – местный?
Старец кивнул.
– Что же ты дома давно не был, коль не знаешь, кто князь у тебя?
– Да уж давно! И не помню сколько. Вот помирать на родину иду.
– Так уж и помирать, ты вон по лужам-то как резво бежал, и молодым не угнаться.
– Ну, все мы под Богом ходим.
– Откуда ж путь держишь?
– Так из Святого Града Иерусалима.
Раздался дружный хохот.
– Так уж из самого Иерусалима в лыченицах добрел? – с усмешкой спросил князь.
– В каких лыченицах, княже! Он вон, вишь, босой из града Божьего идет, так сподручнее, – вставил Пахомий.
Дед и бровью не повел, беспечно улыбаясь. Его сильные сучковатые руки тянулись к костру. Вои подали ему ложку.
– От чарки не откажешься?
– От ушицы не откажусь, а чарки не надобно, мне и без чарки свет Божий весел.
И дед, перекрестившись и прошептав молитву, быстро замахал ложкой.
– Значит, ты в Святой
Лыченицы – лапти.
