Больничная еда – блевотина.
Я рассмеялась, потому что это было правдой.
Когда я заглянула в палату Хартли, первым, что увидела, было его перевязанное колено, прикрепленное к аппарату, который то сгибал, то разгибал его.
– Весело тут у тебя, – сказала я, мысленно отметив, что массивная гипсовая повязка исчезла с ноги Хартли, уступив место маленькому гипсовому сапожку на ступне.
– Веселее только в Диснейленде.
Хартли повернул голову в мою сторону и подарил мне блеклую улыбку. На нем была больничная одежда, а из капельницы что-то вливалось в вену.
Я содрогнулась от того, насколько все это было мне знакомо.
– Держись, – сказала я. – А почему тебя оперируют?
Он снова опустил голову на подушки.
– Тренер хотел, чтобы меня посмотрел его любимый ортопед. И этот ортопед сказал, что нога заживет быстрее, если в ней будут винты.
– Ну… Это ведь неплохо, да?
Он пожал плечами:
– Это хорошо для колена. Но лодыжка будет заживать с той же скоростью, что с ней ни делай. И теперь я лежу, пытаясь понять, что изменилось, кроме того, что теперь я частично человек из стали.
– Еще ты будешь повелителем металлодетекторов, – сказала я, въезжая в палату. – Ты не против, что я заскочила? Я сама всегда ненавидела посетителей.
Хартли вскинул голову.
– Ты ненавидела посетителей? Что ты имела против людей, которые хорошо к тебе относились?
– Я не хотела, чтобы на меня смотрели, вот и все. Это унизительно – быть распластанной на кровати, немытой и практически голой – за исключением больничной одежды.
– Тут мы расходимся, – сказал Хартли, приподняв голову. – Я ничего не имею против отсутствия душа. И обнаженки.
Я вытащила из сумки белый бумажный пакет.
– Что ты мне принесла?
– Итальянский сэндвич и пачку чипсов. И «Гаторад»[6].
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты чудо?
– Ты – каждый раз, когда я предлагаю тебе что-то поесть.
– Не поспоришь. Дай-ка.
Он протянул руки, и я передала ему сумку.
Я посмотрела на капельницу и вещества, текущие ему в руку.
– А тебе можно есть?
– Какая разница? Я голоден. – Он развернул сэндвич и надкусил. – М-м-м-м, – восхитился он. – Красота.
– Я или сэндвич?
– И ты, и он. – Хартли откусил еще. – Каллахан, а ты долго лежала в больнице?
От этого вопроса все у меня в груди сжалось. Я не любила говорить о несчастном случае.
– Шесть недель.
Его глаза расширились.
– Это слишком долго для того, чтобы есть отвратительную еду.
Я кивнула, хотя плохая еда даже не входила в первый десяток пунктов списка, который включал все, за что я ненавидела больницу.
– Много в школе пропустила?
– Три месяца. Я вернулась на последние несколько
Популярный спортивный напиток.
