style="font-size:15px;"> Вид у него был совершенно измученный. Не говоря ни слова, он завалился на кровать и закрыл глаза.
– Ты где был? – раздался над ухом свистящий шепот Архипа.
– Все там же.
– Ну?
– Баранки гну. Не сказал я им ничего. Нечего мне говорить.
– Жди беды…
Архип словно накаркал.
Не прошло и несколько минут, как в палату заявились двое конвоиров, теперь уже других. У предыдущих, как видно, закончилась смена.
– Кто тут Панфилов? – рявкнул один из вертухаев.
– Я, – отозвался Константин.
– Встать! На выход!
Обитатели палаты проводили Панфилова сочувственными взглядами – сколько же можно парня к следаку таскать?
Однако на сей раз Константина вели не на допрос к капитану Дубяге. Вначале ему выдали одежду, позволили переодеться, затем повели через заснеженный двор в соседний корпус. К вечеру мороз усилился. Снег под ногами уже не скрипел, а глухо скрежетал.
Пока вертухаи выясняли что-то на входе у дежурного, Константин стоял в уже известной ему стойке зека – лицом к стене, сложив руки за спиной.
Потом его повели по гулкому коридору вдоль длинного ряда железных дверей с намордниками – козырьками с наружной стороны. Пахло сыростью, табачным дымом и еще чем-то неприятным.
Возле последней двери передний вертухай скомандовал:
– Стоять, лицом к стене.
Раздался какой-то лязг, скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа, заскрипела открывающаяся дверь.
Константин вошел в камеру.
– Принимайте постояльца! – весело крикнул вертухай.
С грохотом захлопнулась железная дверь. На новичка с любопытством воззрились пятеро обитателей камеры. Трое из них были уже знакомы Константину по больничной палате. Он даже помнил, как их звали: Сирота, Кисель и Шкет. Они занимали нары среди узкого, длинного, как аквариум, помещения.
У двери, рядом с парашей, сидел на полу толстяк с пухлой розовой физиономией в красной майке, обнажавшей его плечи и руки. Несмотря на мороз за стенами следственного изолятора, в камере было душновато.
В нос Константину ударил тяжелый удушливый запах, еще более противный, чем в коридоре. Пахло потом от немытых человеческих тел, мочой, прелыми носками, вокруг тусклой лампочки под потолком висел сизым облаком табачный дым.
В углу, на дальних нарах, лежал, подложив руку под голову, угрюмый полноватый тип лет пятидесяти с совершенно лысой головой. В другой руке, свисавшей вниз, дымилась зажженная папироса. Угловой лежал на нарах, не снимая ботинок.
Увидев новичка, он сунул в рот папиросу, зажал ее зубами, пыхнул пару раз, лениво почесал грудь через расстегнутую рубашку.
– Здравствуйте, – спокойно сказал Константин, остановившись у двери.
Он оглядывал камеру, чтобы найти свое место. Нары рядом со Шкетом были свободны. Угловой несколько раз перекинул дымящуюся «беломорину» из одного уголка рта в другой, потом нехотя
