Ориентировочная, без необходимости уточнять год. Этот день, потонувший в пучине прошлого, вряд ли что-нибудь скажет читателю. Я, однако, вынужден его выделить: шестнадцатое января – мой день рождения. Боже мой, сколько же мне тогда исполнилось? Лучше не вспоминать. Впрочем, я все отлично помню.
…Видите ли, одно дело помнить, другое – вспомнить. Память минувшего, говорит поэт, беременна будущим. Мы о нем еще ничего не знаем, оно остается нерожденным, прежде чем, родившись, умрет в настоящем. Но довольно говорить загадками, вернемся к этому, увы, тоже эфемерному настоящему. Первый послевоенный день рождения, мне 17 лет. Многому суждено будет перемениться, когда время, повитуха памяти, пособит разрешиться этому дню от бремени набухшего, зреющего будущего.
Да, изменится чуть ли не все. Исчезнет переулок, где стоял наш дом. Не станет двора, где прошло мое скудное, счастливое детство. Жильцы? Никого, ни единой души. Наконец, гости именинного застолья, – где, в каких далях их настигло, куда увлекло за собой хищное будущее?.. Все сейчас прояснится.
Была такая тетя Лиза, Елизавета Мироновна, двоюродная сестра моего отца, пианистка и преподавательница музыки, живая, черноглазая: вижу ее, как теперь, сидящей за нашим инструментом старинной немецкой фирмы, с двумя медными канделябрами и двуглавыми орлами поставщиков императорского двора, на пюпитре развернуты ноты. Смеясь, играя бровями, тетя Лиза оборачивается к гостям, нажимает на педаль носком узкой лакированной туфли. Вальс из «Фауста». Рядом, положив обнаженную руку на пианино, стоит наша дальняя родственница, невысокая, рыженькая и веснушчатая Рива Меклер в модном крепдешиновом платье в цветах, с глубоким вырезом, открывающим ущелье полных грудей, и квадратными накладными плечами, в огромных, как корабли, белых туфлях на высоких каблуках. Рива Меклер поет тонким голоском «В небеса самолет поднимая, с облаками беседую я», поет «Спи, любимый сын, тикают часы, мячик закатился под кровать…» – шлягеры той поры. Ей 27 лет, слишком много молодых девушек вокруг, мужчин мало, но Рива все еще не теряет надежду выйти замуж. Она приехала из Молдавии, живет у нас без прописки, на птичьих правах. Во время оккупации ее родители, братья, сестры и обе бабушки погибли, из одиннадцати тысяч обитателей кишиневского гетто всего шесть человек осталось в живых. Журчит пианино, руки тети Лизы обегают клавиатуру, берут бравурные аккорды, гости поднимают бокалы. И вот тут это случилось. В коридоре раздался, лучше сказать – грянул – звонок.
Три звонка. Значит, к нам. Музыка смолкла, тетя Лиза перестает улыбаться и переворачивает ноты.
Рива Меклер побледнела, хотя вряд ли можно было угадать это под слоем пудры. У Ривы нет прописки.
«Милиция, – шепчет она в ужасе. – Это за мной». И снова три нетерпеливых звонка.
Никто не решается встать и выйти в коридор, молча сидят и ждут. Один только виновник торжества поднялся из-за стола.
И дверь нашей комнаты растворилась. Там стояла невиданная, незваная гостья – высокая женщина в черном, в карнавальной маске. Обомлев, мы уставились на нее. Кто-то удушливо хихикнул, тотчас все смолкло, Кто такая?
Тонкая
