последнего, верхнего этажа; в неверном свете дня, просочившемся из слухового окна, мы остановились передохнуть. С двух сторон – двери квартир, на каждой табличка с фамилиями съемщиков, дореволюционный звонок-вертушка с надписью «Прошу повернуть». Вожатая – по-прежнему траурная маскарадная маска скрывала наполовину ее лицо – протянула узкую руку к рычажку, и за дверью послышалось дребезжанье звонка. Квартира была нема. Маска вынула из плаща кинжал.
Наконец, звякнула цепочка, нам отворил маскированный ливрейный лакей, молча, отступив назад, отвесил глубокий поклон. Спутница спрятала свое бутафорское оружие. Мы вступили в прихожую. На рогах вешалки висела оперенная шляпа, болталась на шнурке атласная маска. Мне водрузили на голову шляпу, нацепили маску. Я должен был играть отведенную мне роль. Но какую?
Пожалуй, следует сказать еще два слова о нашем доме в Большом Козловском переулке, близ Чистых прудов. Дом этот был, если не ошибаюсь, построен в эпоху экономического подъема незадолго до рокового Четырнадцатого года. Дом был доходным, квартиры сдавались, выражаясь по-гоголевски, господам средней руки. Лакей, впустивший нас, удалился. Миновав длинный, тускло освещенный коридор, остановились перед двойной как бы торжественной дверью. Новая неожиданность подстерегала меня. Спутница щелкнула худыми пальцами; тотчас створы раздвинулись.
Там находился большой зал, огоньки свечей на столиках скрадывали пространство, лица посетителей в маскарадных костюмах были почти неразличимы. Мне почудилось, что я вижу своих именинных гостей. У зашторенного окна в углу между зажженными канделябрами за роялем неподвижно сидела заметно постаревшая тетя Лиза. По-прежнему, положив обнаженную руку на инструмент, стояла Рива, кутаясь в цыганскую шаль. Заметив меня, она ласково мне кивнула. Минуту спустя к нам подбежала, неся что-то, девушка, одетая чертом, в красном атласе, обтягивающем маленькую грудь и ягодицы. Склонившись, разлила по бокалам искрящийся напиток. Все стихло, публика молча ждала, когда начнет петь Рива Меклер.
«Мне кажется…» – начал я, но не успел договорить. Вожатая прервала меня.
«Ошибаешься, я ведь говорила тебе… Это не они. Их больше не существует, да и никого здесь не существует».
Она коротко прибавила, глухо звучал ее голос. Я не мог поверить. Обе, певунья и пианистка, давно умерли. Тетя Лиза, дожившая до глубокой старости, впала в маразм и уже не прикасается к клавишам. Рива Меклер так и не дождалась женихов, заболела неизлечимой женской болезнью и была оперирована, Словно судьбе было недостаточно того, что Рива пережила на родине, она прикрывала шалью безгрудую грудь.
Мы сидели тет-а-тет, меня подмывало спросить, что будет со мною. Я не решался.
«Впрочем, – прибавила она, – ты кое-что забыл. Сегодня шестнадцатое января».
«Ах да… – пробормотал я. – Вот как». И сорвал, наконец, с лица свою маску.
Девушка-черт в атласе принесла в бокале черный цветок. С чашей в руке моя собеседница ждала.
Я медлил.
«Пей, не бойся».
«Я умру», – сказал я.
«Когда-нибудь.
