их ужас, когда они станут метаться по голой равнине. Унизив страхом тех, кто внизу, я сам себе покажусь сильным. Разве нет, Стюарт?»
Ему вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь пожалел его. Это желание пришло внезапно, и он почувствовал себя маленьким и беззащитным, вконец запутавшимся – как в детстве, когда самым страшным грехом было принести к Рождеству плохие отметки.
«Заплакать бы, – подумал он. – Легко женщинам, им стоит только открыть шлюзы – сразу польются слезы».
Он стянул с себя куртку и сбросил ботинки на черный паркетный пол. Натянул на голову подушку и шепнул:
– Спокойной ночи, родной…
Но сон не шел. Громадное, как живопись на белой стене, стояло перед ним нежное, любящее лицо Сары.
«Это ты во всем виновата, – сказал он ее лицу. – Ты, и никто больше. И в том, что я не пишу книг, которые у меня в голове, и в том, что я не могу спать с тобой, и в том, что я почти ни с кем не могу спать – разве только с продажными шлюхами. Во всем виновата ты, Сара, а я никак не могу выбросить тебя из сердца».
Как и всякий слабый человек, Эд Стюарт искал причину своих неудач не в себе самом, но в том, кто его окружал и кто был ему ближе всех…
01.41
Сара попросила принести ей виски и выпила залпом, по-мужски. Она ненавидела эту гадость, пахнувшую ячменем, но обожала то состояние, которое наступает после. Однажды она сказала Эду: «А как было бы здорово, если бы люди изобрели пилюли – безвкусные, как аспирин, и пьяные, словно виски».
В баре сейчас ничего не было слышно, хотя люди кричали: так громко ревел джаз.
«Хорошо, когда ничего не слышно из-за музыки, – подумала Сара, – тогда и саму себя не слышно. Плохо только, что к утру джаз кончит играть свою музыку и наступит полная тишина, и тогда все в тебе закричит – то, что веселилось вместе с музыкой».
– Простите, к вам можно присесть? – спросил ее высокий, рыжий, смешной парень.
– Можно, – ответила Сара. – Конечно, можно.
– Спасибо, – ответил парень, смущенно кашлянул в кулак и неловко сел на краешек стула.
Сара посмотрела на его рыжие вихры, на веснушчатый мальчишеский нос и улыбнулась и испугалась, что снова заплачет.
– Я вас тут раньше не видел, – сказал парень.
– А я только сегодня прилетела.
– Вы журналистка? – спросил парень. – Сюда прилетело целое стадо журналисток.
– Стадо? – усмехнулась Сара. – Это верно – стадо.
– Извините, если я вас обидел…
– Ну что вы, – сказала она, – вы меня совсем не обидели.
– Меня зовут Билл Смит.
Сара повторила:
– Билл Смит… Очень категорично… Сильное созвучие.
– Вы смеетесь?
– Ничуть, – ответила Сара. – Просто у меня дурацкая манера говорить вслух то, что думаю.
– Вы танцуете?
– Танцевала.
– Только не говорите,
