дебилов (как будто дебилы бывают развитыми), общество, которое еще легче будет поддаваться манипуляции, общество рабов и недоумков. А я с не меньшей горячностью отстаивала принцип натуралистического обучения и воспитания. Я приводила пример великих мастеров итальянского Возрождения. Они, конечно, читали книжки, но больше всего изучали природу, себя в природе и природу в себе. Они наблюдали и изучали строение растений, изучали тончайшее переплетение жилок на листьях, следили, как распускается цветок, как блики солнца отражаются в воде. Не говоря о том, как они тщательно изучали строение тела, анатомию и физиологию человеческого организма. «Вот мы с тобой, – продолжала я свою обвинительную речь против книжной доминанты в раннем возрасте, – мы с тобой даже не знаем, где находится печень и почки, почему стучит наше сердце, не в литературном смысле, а в самом простом медицинском, физиологическом. Или, например, я люблю травы, цветы, деревья, но я с трудом отличу или найду в поле чебрец или какой-нибудь чистотел. Я хотела бы, чтобы мой ребенок с раннего возраста ощутил себя в первую очередь не просто железным винтиком общества, а частицей природы, земли, даже космоса. Вот эту взаимосвязь я хотела бы, и сама познать и принять, приближаясь, если хочешь, к Божественному промыслу».
Я еще не закончила мой грандиозный спич, редкий за годы проживания с мужем, как раздался его смех, такой издевательски – веселый, громкий, разрушительный, что я тут же заткнулась и надолго замолчала.
Какое-то время, немалое, признаться, наши кардинальные разногласия по всем вопросам, которые относились к политике, идеологии, культуре и так далее, забывались ночью. Ночью мы были идеальными партнерами, мы понимали друг друга одним движением, жестом, словом, сказанным едва слышимым шепотом. Нам было так весело, счастливо и радостно, что иногда, вспоминая дневные баталии, смеялись сами над собой, над своей страстью спорить без уступок и снисхождения, без желания понять.
А потом все начиналось сначала. Однажды спор разразился так внезапно, а затянулся так надолго, что я заорала: «Ну, пойди, пойди в свою парторганизацию и положи билет на стол, скажи, честно и прямо, что ты не веришь в их постулаты, что тебе надоели вранье, ложь и лицемерие. Ты, смелый, здесь со мной на кухне, пойди, скажи, напиши, провозгласи свое кредо». На это он, оставаясь спокойным, чем всегда и выигрывал в спорах, сказал: «Я – игрок, соблюдающий правила игры. Сейчас мне предложены одни, завтра будут другие, правила изменятся, и я буду следовать им. Мне просто нравится играть, и я всегда буду в прикупе».
Так и получилось. После окончания своего престижного института он поехал сначала на стажировку в Америку, а потом в длительную командировку на дипломатическую службу в маленькую уютную европейскую страну. Но это уже была его другая жизнь, без меня.
Мы встретились спустя три года, поскольку требовалось, наконец, оформить развод официально: ему для долгосрочной командировки нужно было жениться. Мы развелись,
