что ли, – что они тонут в сером тумане.
С пылью боролись только около скромного деревянного дома на Красной улице, где жил глава области – наказный атаман[50]. Сюда к вечеру выезжал пожарный обоз. Бочка за бочкой тонкою струей из кишки выливалась вода на кирпичную мостовую. А прохожие по обеим сторонам улицы завистливо глазеют на создаваемое пожарными блаженство для атамана.
Неподалеку от атаманского дома помещалась и пожарная команда. Во дворе стояла деревянная вышка, а на ее верхушке, по балкончику, день и ночь разгуливал дежурный пожарный, выглядывая, не покажется ли где в городе подозрительный дым или даже огонь.
О водопроводе тогда еще никто не думал. Во всех дворах вырыты были колодцы, часто с журавлями.
Освещение было жалкое и, конечно, керосиновое. Сравнительно светлее было только на средней части Красной улицы. В остальных частях города изредка тускло маячили фонари на столбиках.
Тьмою на улицах великолепно пользовались грабители и особенно подростки-хулиганы. Каждый вечер, а тем более каждая ночь, давали достаточно материала для уголовной хроники.
Ограбление, или хотя бы беспричинное избиение одиноких прохожих, было заурядным явлением. Часто раздавались ночные вопли:
– Карау-ул!
– Помогите!
Одинокие полицейские, на редких постах, предпочитали тогда спрятаться, как будто их вовсе и нет. С рассветом на улицах нередко находили трупы.
На помощь полиции по ночам часто высылались казачьи разъезды, но и они мало помогали. Кто мог, выходил по вечерам с револьвером в кармане.
Соборная площадь заполнена народом. Так бывает только в высокоторжественные дни. Но сегодня – обыкновенное воскресенье! Выстроены войска, развеваются трехцветные флаги, происходит молебствие…
И вид площади не совсем обычный. На почетном месте не генералитет стоит в парадных мундирах, а несколько десятков весьма просто одетых людей. На них пиджаки и фуражки, какие тогда носили мещане; многие из них, однако, с медалями на груди.
К ним обращаются с речами, кричат им «ура»… Потом их ведут к установленным на площади столам, заставленным блюдами и бутылками.
Это – торжественные проводы добровольцев! Они едут в Сербию, в 1876 году, в отряд генерала Черняева[51]. Их и угощает город.
Как будто немного прошло времени, и соборная площадь снова переполнена. На этот раз густыми рядами стоят пешие пластунские батальоны и конные казачьи полки.
Война объявлена! Великая по своему порыву освободительная война 1877 года[52].
Жадно перечитываются телеграммы о ходе военных действий, переживаются все ее перипетии. Настроение у взрослых сумрачное… Под Плевной – неудача за неудачей.
Но вот – осенний день, и весь город во флагах. Общее ликование:
– Плевна взята![53]
Наказный (наказной, т. е. по назначению) атаман Кубанского казачьего войска являлся одновременно начальником Кубанской области.
В июле 1875 г. вспыхнуло антитурецкое восстание в Герцеговине, а в августе – в Боснии. Генерал-майор М. Г. Черняев весной 1876 г. с группой добровольцев отправился в Сербию и был назначен главнокомандующим. Летом Сербия и Черногория вступили в войну с Турцией, в дальнейшем в составе сербской армии воевало более 5 тыс. русских добровольцев.
Русско-турецкая война 1877–1878 гг.
Взятие русскими войсками крепости Плевна 28 ноября 1877 г. предрешило исход Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
