style="font-size:15px;"> – Пенсию? Выдаёт. Ты тоже получать? Ох и Лизка! Вредная… Любит тянуть мёртвого за… Значит, сказала, что после нас?
– Ну.
– Плохо дело. Тогда после обеда. Всегда так – натура.
Узел почтовых линий возопиил голосами.
– Вот, – уже гремят!
Фрол вцепился в атмосферу легкими, – потянул и устало бросил стылый кусок неба, – и засеменил к крыльцу…
– Проститутка! Я напишу! Изведу тебя! Никаких законов для неё! – Фаина сплющили пространство до визга. – Я сама связисткой была! Ух, ты дрянь!
– Файка! – дёрнул грубым словом Фрол. – Уйди.
– Чего тебе?
– Уйди!
– Не командуй! Сам-то расписался!
– Уйди! – гаркнул старый.
Файка отступила: вернула Фролу очки, перевернув оптикой весь серый день, – а после постигла хребет порога.
– Нехорошо, Лиза…
– Я – Эльза! – вытаращила глаза почтальонша!
– Да, я в сорок пятом, вот таких вот Эльз! Из огня на руках выносил! И не за шнапс!
– В сотый раз рассказываете.
Фрол улыбнулся.
– Дипломатничаю, дочка, – шучу…
Деньги выползли из кармана: рука старика потянула купюры к столу.
– Перепиши на неё.
– Нет.
– Лиза, – бархатом вспухли его губы, – наша гвардия небольшая, скоро все – пш-ш-ш… Внимания бы, а, Лиз?
– Внимания? А мне кто в дыре этой внимания окажет? – обнажила боль Эльза.
Дед сунул деньги в карман.
– И то верно.
Половицы заскрипели: у самой двери остановился.
– А чего парня томишь?
– Какого?
– А того, – у крыльца, – за деньгами…
– Обед у меня!
Фрол шагнул на крыльцо серого дня и угодил в дымный выдох Устиньи.
– Фу, язви вас! Чего случилось?
– Да тянут её за язык! – осудила Евдокия. – Разбирайтесь, я пошла. Пойдём, Клава.
Костыль Клавдии потоптался в грязи, столкнув землю-планету к следующей пенсии, и залез под мышку, устремив грязный нос в следы Авдотьи.
Руки Файки месили платок носовой: крошили мольбу или маты валившиеся с морщинистых губ.
– Рассказывай, – бросил старый.
– Да ничего собственно… сказала, что совесть надо иметь и началось… Я пригрозила: напишу! А она… Фрол, напишем? Фрол…
На крыльце появилась Эльза.
– Молодой человек: зайдите! – крикнула она.
Серая улица вновь двинула себя под лоб – в глаза Иннокентию Цимбалисту, подставив ему крыльцо, дверь, стол, девушку…
– Ладно, напишем, – ответил Фрол.
– К Авдотье пойдём и напишем! – поддержала Устинья, сжав губы колбасной завязкой, чувствуя копчёный вкус папиросы.
– Спасибо, – пропела Фаина, – Я сейчас! Скажу, что смогу после обеда.
Обиженная
