неожиданно вспыхнул в вершине своей, где однажды родилась голова, огнём пламенным и дымной шапкой, как лицо безликое, – завис на мгновение на этой жердине.
– С лёгким паром, сударыни… – изогнулся вежливо незваный старче.
– Спасибо?! – удивилась Адна.
– И вам добра, дедушка, – отблеском добра и тепла от костра поприветствовала Августа странника.
Ариадна качнула головой в поддержку слов подруги.
– Я хозяин баньки, – старый с блаженством понюхал дым от костра, как пар, – мне ничего не нужно… огонька вот только…
– Да, это ваше сокровище?! – удивилась Ариадна.
– Боже, какое чудо! – продлила любопытство Уста, – вы просто творец и созидатель!
– Люблю гостей! Любых: под парами все равны!…
Огонь в костре притих в пространстве диалога.
– А где вы живёте? Здесь где-то?
– Да, здесь, будто бы, здесь… при баньке… Куда я без неё! Всё у неё для здоровья и справедливости ради! Иной раз так промоет-пропарит, я говорю, что всего себя не совладаешь собрать, я говорю, – нет от части… Быват! А иногда, вообще, найти себя не можешь! Лишь на седьмом небе обнаруживаешь, наружу всего обнажённого… Быват…
– Вы что имели ввиду?! – беспокойно поторопила вопрос Августа.
– Ну, бывайте, сударушки, отдыхайте – пора мне… Хорошо здеся!… Редко, правда, но буря быват! И тогда держися! Не до парада, тогда – да!…
Дед уже шёл к тёмным кустам-силуэтам и продолжал бубнить себе под нос истерии природы…
– Ветер штормовой тогда и дождь, как из ведра!… Да! И брёвна, как спички, плоты, будто щепки!… женщины воют, дети рыдают… тогда – да!… Всяк, тогда, от стихии страдат!… да – тогда… да… всяк… от стихии… То, как зверь она завоет, то заплачет, как дитя!… Кругом – поэзия!…
Девушки проводили взглядом старого и тут же в нервной игре забился огонь в кострище, сплетая языки своих чувств над углями.
– Странный, однако…
Адна сквозь пламень скользнула взглядом по мёртвой глади воды тамасичной старицы.
– А Ирины почему нет? С ней весело: чучело-мяучело это придумала… Прикольно тогда было, жаль дождь с ураганным ветром помешали! – Ариадна потянулась и вкусно посмотрела на Августу. – Зачем сожгли? Жалко…
– Переживает о чём-то Фил, переживает, – Уста села, и взгляд её побрёл по окружающей их флоре и, оттолкнувшись от её большой красоты, упал на стол – в маленький мир красоты и флоры, и фауны. – А они купались! – Августа оживилась первой.
Ариадна очнулась тот час же.
– Хорошо, что тепло, но там грязно.
Взгляды девушек притянул костёр и торчащая из него жердина несуществующего и безликого пугало.
– Огонь – он, а страсть и пластика в нём женская, – прошептала Ариадна, – ты… прости меня…
– Ну, перестань, хорошая моя, я ведь тоже люблю тебя, как самую родную.
– Я имею ввиду, не любовь к родному, или к любимому… Я о нежности
