порядку, а не удаляется от него; восстанавливает его истинность и именно от этого получает величайшее удовлетворение.
…Особенность большого искусства и состоит в том, что художник берет на себя полную ответственность за передачу истины так, как он ее воспринимает.
24.07.1984. Из Вологды мы с Саней Подъяпольским выехали автобусом на Сокол. Это скучный городишко, бывший центр Озерлага, вспухший на переработке добываемой зеками древесины. Пароходик до Шеры отвалил в 13.00, мы расположились на корме. Солнце то припекало, ненадолго выглянув из плотных облаков, то опять скрывалось, и тогда становилось прохладно. Проплыли мимо целлюлозно-бумажного комбината с двумя дымящими трубами; из третьей трубы, торчавшей горизонтально, сливалась в реку какая-то густая жижа, далеко разгоняя по воде грязно-желтую пену. Проплыли мимо целой флотилии катеров с одной и той же надписью «Лесосплавщик» на борту, мимо огромных штабелей бревен. Потянулись по обеим сторонам низкие берега извилистой и неширокой здесь Сухоны. С юга медленно наползала и все никак не могла наползти грозовая хмарь. Обогнали буксир, тянущий против течения три большие баржи. Время от времени притыкались носом к берегу, бросали сходни. Пассажиры менялись. Но как долго ни плыли, а две дымящие трубы комбината все не скрывались из виду, словно и не отдалялись: возникали то с правого борта, то с левого…
Вот и Шера. Бревенчатый шлюз, за которым угадывается ширь Кубенского озера, опять штабеля бревен. Кран своими клешнями небрежно захватывает десяток бревен и, повернувшись, сбрасывает их в воду. Прежде чем сойти на берег, мы расспросили о дороге до Архангельского. Нам посоветовали вернуться в Рязанку и оттуда выходить на дорогу. Пустились в обратный рейс. Разминулись с давешним буксиром, обогнали другой, за которым растянулась длиннющая связка плотов, охваченная цепочкой просверленных в торцах бревен.
В Рязанке сошли, пособив стоявшему на носу мужику развернуть и бросить подведомственный ему абордажный трап. Выбрались из деревни, долго шли овсяным полем, потом по дороге. В Архангельском решили сперва перекусить. Купили в магазине хлеба, бутылку сухого вина и банку венгерского салата. Пошел дождь. Мы закусывали, укрывшись под колокольней. Салат оказался слишком острым, от него горело во рту. Мы смогли съесть только верхний слой маринованных листочков, доставая их пальцами, остальное пришлось выбросить. Потом я фотографировал церковь, Саня делал записи. Чтобы снять общий план, я ушел далеко в поле, к стогам, промочил ноги. Когда фотографировал с крыльца магазина, неподалеку остановился колесный трактор, грохоча незаглушенным двигателем. Двое парней, в сапогах и спецовках, подошли. Они попросили меня сделать им карточку на память. Пока я разговаривал с ними, подвернулся еще один – низенький, вдребезги пьяный мужичок. Он стоял сбоку – молча, упорно – и то и дело валился на меня; мне приходилось его придерживать. Трезвых здесь, казалось, вообще не было. Казалось, что одна и та
