песен под гитару,Не пить в подъездах со шпаной вино.
Не повторять одним и тем же людям
Одну и ту же байку двадцать раз.
На девичьи, красивой формы груди
Не скашивать, в прожилках красных, глаз.
Не приставать с советами к подросткам.
И к женщинам не приставать в метро.
Не врать, что я входил в Политбюро,
Что был красавцем двухметроворостым.
Не утверждать, что нынче скверны нравы,
Что люди и писатели – мелки
И что во всем всегда бывают правы,
Конечно, в жизни только старики.
Ни с перепоя, ни со сна, ни сдуру,
Прикинувшись, что честен я и прост,
Не выставлять свою кандидатуру
На всероссийский президентский пост.
И главное – я честно обязуюсь,
И в том присягу принести готов,
Жене не изменять. И, образумясь,
Не сочинять таких стихов!
«С добрым утром!», «Добрый вечер!»
Все нравится мне в моей уютной квартире – и дом-то «сталинский» о четырех этажах, и лестница в подъезде широкая, и площадка перед дверью огромная, и двор, как в детстве на Хорошевке, зеленый и просторный, и тишина за окном. Да, за окном тишина, а внизу под нами сосед живет и по ночам что-то из дерева конструирует. Да не ночь-другую, а три года с лишком уже трудится. Сплю-то я плохо, да вы знаете, с таблетками, но от ночного шума, когда каждый звук, словно барабан звучит, даже иностранные беруши не спасают.
О борьбе с шумом
Надо привыкнуть к музыке за стеной,
к музыке под ногами, к музыке над головой.
Это хочешь не хочешь, но пребудет со мной,
с нами, с вами.
Запах двадцатого века – звук.
Каждый миг старается если не вскрикнуть – скрипнуть.
Остается одно из двух – привыкнуть или погибнуть.
И привыкаем, кто может, и погибаем, кто
не может, не хочет, не терпит, не выносит,
кто каждый звук надкусит, поматросит и бросит.
Он и погибнет зато.
Привыкли же, притерпелись к скрипу земной оси!
Звездное передвижение нас по ночам не будит!
А тишины не проси.
Ее не будет.
Стал я рукастому соседу по ночам звонить, но разговора не получалось – что успеем выкрикнуть друг другу за мгновенье, то наше. А надо сказать, что на прежней квартире тоже доставал меня сосед-милиционер: он по ночам ловил наркоманов и в ожидании смены тихо так играл – поверите ли? – через синтезатор на барабане. А стенки в «корабле» звуку не препятствовали – лишь бы потолок удержать. И стал я с молодым правоохранителем воевать: жалобы писать в разные инстанции, милицию вызывать по ночам. А что ему родная милиция? Он им или удостоверение свое показывает, или прекращает на инструменте играть, услышав шум подъехавшей машины. Оставалось мне лишь краснеть перед прибывшими милиционерами и просить прощения за безпокойство. А молодой «санитар общества» в отместку регулярно прокалывал шины на моем «жигуленке», стоявшем у подъезда. Я, помню, все удивлялся – откуда на питерских дорогах столько
