свою способность танцевать на какого-то глупого мальчишку. Мальчишку, с которым мы бы наверняка разошлись, стоило мне уехать в Нью-Йорк. Этот мальчик каким-то волшебным образом стоил мне девяти лет работы, занятий по пять часов в день, просмотров, соревнований и боли, всего, чем я ожидала стать, единственной вещи, в которой я была хороша. Ради того, чтобы забыть прошлое, я уничтожила свое будущее.
Вчерашняя я оказалась тупой, эгоистичной сучкой.
6
Маркос
Братья привезли меня в церковь на похороны Уина. Посадили на скамью. Расположились по краям, как полузащитники. Словно чертовы агенты секретной службы в черных костюмах. Я не помнил похороны отца, но было заметно, что братья помнили и сравнивали, обменивались грустными понимающими взглядами. Это было их общее горе. Горе, которое они пережили вместе. Их тупой кружок, в который я никогда не смог бы вступить. Это был мой друг. И это был день Уина, а не отца. Мои мучения, а не их.
Я поднял глаза к потолку. Деревянные балки. Солнечный свет. Белый баннер в углу. Я посмотрел на свои ноги. Черные туфли. Черные шнурки. Серый ковер. Я посмотрел на свои руки. Порезы. Ссадины. Засохшая кровь вокруг полудюжины лейкопластырей, которые мама успела наклеить до того, как я рявкнул на нее, чтобы прекратила. Я поранился вчера вечером о полусгнивший скворечник на заднем дворе. Мои руки сжались в кулаки, вот и все.
Прямо посередине комнаты стоял белый гроб. Мне даже не нужно было смотреть, чтобы понять, что он там.
Я слышал, как пастор прочистил горло, и понимал, что если услышу хоть слово из того, что говорит этот самодовольный хрен, который ни разу не беседовал с Уином и знал его лишь по фотографиям, обрамлявшим пределы храма и напечатанным в конце каждой программки (ксерокопии лежали на коленях у всех присутствующих), то начну кричать и уже не смогу остановиться.
Я оттолкнул с пути Кэла, который даже не пытался меня остановить, и маму, которая попыталась схватить меня за руку, но безуспешно. И побежал мимо гроба прямо к выходу, но внутрь входили люди, толпы, вереницы людей, а снаружи было солнце, и лето, прекрасный июньский выходной день, первый летний уик-энд. Вот ведь хреново офигительное чудо. Я развернулся, не доходя до двери, и зашел в кладовую, заваленную транспарантами и баннерами. Я уткнулся в ткань так, чтобы ничего не видеть, и заговорил сам с собой.
– Трус.
– Я не боюсь.
– Тогда зачем прячешься?
– Не хочу быть частью этого дерьмового фарса.
– Ты прячешься. Ты не хочешь, чтобы кто-то тебя видел. Ути-пуси, бедненький Маркос. Думаешь, они не заметят, что ты исчез?
– Мне все равно, что они подумают.
– Даже твои братья? Они где-то там. Гадают, что, черт возьми, на тебя нашло.
– Им наплевать на Уина.
– Но тебе не наплевать. Перестань вести себя, как трус, и выходи отсюда.
– Зачем?
– Это на твоей совести. Ты должен.
– Но почему я?
– Потому что ты Уотерс. Запомни это.
Я еще несколько раз вдохнул и
