когда мы остались одни, без начальства, заявился к нам старший ездовой и, загибая палец за пальцем, стал выкладывать свои наблюдения:
– Факт первый: товарищи командиры с помощью Осипа Осиповича меняют овес на самогон. Факт второй: на закусон изымают из солдатского котла тушенку и иной харч. Факт третий – подумать, что выделывают, сучье отродье! – в соседних деревнях старшина отыскал девок, привозит их к командирам. Я-то, старый дурак, еще дал на то коня Осипу. Ну куда ж такое годится? Мы почти в боевой обстановке, а они дело свое мужское справляют, а на нас… положили.
Через несколько дней командир батареи вдруг пришел к нам во взвод. Выстроил солдат под дождем и стал отчитывать, как мальчишек:
– Что за неряшливый вид! Грязные гимнастерки! А дисциплина!..
В ответ прозвучал чей-то голос:
– Товарищ капитан, так мы же стали заместо лошадей. И в грязи цельный день, как свиньи, валяемся.
«Чапай» ничего не ответил. Распустив взвод, повернулся и ушел.
Я – делегат
С того дня батарея открыла против своих же командиров самые настоящие «боевые действия».
Прежде всего отказались в дождливые дни тащить в поле пушки. Командир взвода – молоденький лейтенант, его все считали пустым местом – зашумел на нас, пригрозил, но быстро утих, согласившись брать на учения одно орудие.
Теперь учились по очереди: одни копошатся в болотной грязи с пушкой, другие покуривают в кустах под проклятым моросящим дождем. У всех пропала охота учиться. Возвращались в деревню, обсушивались и после обеда, полумертвые, залегали хоть немного поспать.
Однажды вечером кто-то запустил в занавешенное окно избы, где веселились командиры и откуда неслись громкие звуки патефона, кусок кизяка, вывороченного из затвердевшей навозной кучи. Раздался звон разбитого стекла. Патефон смолк. Что там внутри избы произошло – никто не знал. На следующее утро окно починили – постарался Осип Осипович, а возле избы появился солдат с карабином – охранник командирских забав.
Ночами во всех палатках солдаты думали, как жить дальше. В нашей палатке говорили, наверное, то же, что в других, и с каждой ночью разговор становился все острее.
– Как комиссар срам такой допускает?
– А он заодно с ними – пляшет, жрет самогон да девок трахает.
– Красная Армия – армия рабочих и крестьян. Все мы, командиры и солдаты, из одного народа вышли.
– Вышли-то из одного, а те, кто власть получил, барами заделались. Знал бы Василий Иваныч про такое беспутство – утопил бы мерзавцев в Урале.
Посмеялись, но разговор принял более резкий характер.
– Сообщить бы комдиву – он враз их урезонит!
– Сволочи! Завтра вместе идти в бой, а они блядством занимаются, нас за людей не считают.
– А что, ребята, выкатим орудие и, как в семнадцатом с «Авроры», бабахнем по контре. Они и есть натуральная контра!
– Ты
