Потом так же быстро осмотрел и поправил второй сапог.
В Батайской школе такого не было. Если сапоги разваливались, а срок носки вышел, их меняли на ботинки с обмотками. При осмотре внешнего вида курсантов командир роты за какие-то мелкие недостатки мог наложить взыскание в виде нескольких суток гауптвахты, тогда как ранее у нас было большим происшествием, если курсант получал четыре наряда вне очереди. Комендант школы был зверь. Ходил всегда со свитой и за малейшее нарушение сразу отправлял на гауптвахту. Это очень пагубно сказывалось на настроениях курсантов, особенно вновь прибывших, не прошедших курс молодого бойца и еще не принявших присягу. Вскоре мы вообще забыли такое взыскание как наряд вне очереди, да и другие тоже, а гауптвахта стала нашим родным домом.
Весной 1941 года к нам в эскадрилью назначили командиром роты старшего лейтенанта, прибывшего из кавалерии. Думали, что он будет посуровей предыдущего. Однако новый командир оказался спокойным, имел большой опыт армейской жизни, уважал достоинство подчиненных. Как-то после ужина в столовой мы спускались со второго этажа. Некоторые курсанты, в том числе и я, съезжали вниз по лестничным перилам. Откуда ни возьмись внизу оказался лейтенант, помощник коменданта, со свитой, и забрал нас с намерением отправить на гауптвахту. Появился наш командир и подал команду, чтобы все выходили строиться. Нам приказал встать вместе со всеми в строй, сказав лейтенанту, что он наш командир и сам примет меры к нарушителям порядка. Лейтенант в нарушение всей субординации вел себя весьма высокомерно. После построения и поверки наш командир роты сказал коротко, что мы уже взрослые люди, тем более будущие летчики, которые должны быть серьезными. Он сказал все это спокойно, простыми словами, но так доходчиво и проникновенно, что лучше бы посадил на гауптвахту. Лейтенант же, помощник коменданта, видимо, лишь недавно закончил училище, получил власть над людьми, но не был научен любить подчиненных. Вскоре нашего командира перевели в другую часть. Мы расставались с ним с большим сожалением, провожали всей эскадрильей, даже на руках качали. Он от неожиданности прослезился…
Кто, кроме командиров, должен был направлять в нужное русло наше развитие? Конечно же, политработники, но и здесь все было не слишком хорошо. Когда мы поднимали на комсомольских собраниях злободневные вопросы нашего быта и учебы, никаких действенных результатов, как правило, не следовало. Бесконечно повторялись лозунги типа «Да здравствует советская власть», что было лишено смысла – мы и без лозунгов знали эту власть, верили ей, сознательно были преданы ей. Надо было практическими делами укреплять эту веру, а для этого надо было думать о людях и служить людям, а не использовать свою власть лишь для запретов и отправления на гауптвахту. Поэтому со временем собрания стали проходить вяло, неактивно, мы от них перестали чего-либо ждать. Иногда повестку дня для собрания предлагали вышестоящие инстанции. Существенные вопросы все же иногда ставились на обсуждение, но их надо было решать,
