о мире и о себе, рушились верные мужские дружбы до гроба, начиналось что-то непонятное… Дарий неизвестно за что поставил синяк Киру и пересел к Андромахе. Сократ забросил философию, отставил в сторону чашу с цикутой и стал носить портфель Оли Ивановой из седьмого «В». Унылый маленький толстячок, которого дразнили Гекатомбой, вдруг вытянулся, научился играть на гитаре и превратился в грозного трудновоспитуемого подростка Шамина… После восьмого ряды поредели: хитрые персы ушли в ПТУ, Дарий поступил в суворовское, Кир – в художественное… Однако воинственный дух остался: десятый «А» решительно боролся за свои права и терпеть не мог, чтоб его поучали. Педагогический коллектив с этим смирился. Только Аристотель не желал по достоинству оценить своих воспитанников – говорил им колкости, делал всякие неуместные замечания… В общем, совершенно не считался с тем, что они уже взрослые, и продолжал угнетать.
– Мы сегодня сразу поняли, что он нам что-то очень унизительное сказал, – нажаловалась Сане Юля. – Даже поняли, что это из Пушкина, искали-искали… Но никто не нашёл – мы по первым строчкам искали… Но это ему так не пройдёт!
– Да что случилось-то? – с интересом спросил Саня.
Юля помолчала, размышляя – сказать или нет.
– А вам правда интересно?
Сане было правда интересно. И тогда Юля с горечью поведала ему об очередной возмутительной и оскорбительной выходке Аристотеля…
– Варвары! – заявил он им. – Бездарности!
Они молчали, не понимая, в чём дело.
– Серые, жалкие люди! – продолжал оскорблять Аристотель и при этом потрясал перед носом недоумевающего десятого «А» какой-то оранжевой общей тетрадью… – Для вас, для вас он писал! Верил, что услышите. Для тебя, Шамин!..
– Очень надо, – хмуро отозвался Шамин, который сразу понял, из-за чего весь этот сыр-бор пылает. – Про меня этот Пушкин знать не знал, и я его зубрить не желаю. «Я помню чудное мгновенье…», подумаешь?! А я не помню. Нудно же это, сознавайтесь! Кто сейчас так чувствует? Всё изменилось, жизнь совсем другая – какой ещё «гений чистой красоты», кому это нужно? Сейчас люди совсем другие, им смешно это! А мы наизусть должны учить да ещё делать вид, что балдеем! Да в гробу я видел это чудное мгновенье в белых тапочках!
Тут одноклассники на Шамина зашикали. Отчасти из-за того, что не все придерживались столь крайних взглядов, отчасти из-за Аристотеля, который слушал всё это молча, но как-то настораживающе молча…
– То, что ты во дворе поёшь под гитару, полагаю, более выражает чувства современников? – багрово краснея, поинтересовался Аристотель.
Десятый «А» знал, что, когда классный руководитель краснеет вот этак, признак это очень дурной и сейчас он скажет что-нибудь ужасное. Знал это и Шамин, но упрямо ответил:
– А что – нет? Не так красиво, зато правда, как в жизни.
Аристотель
