style="font-size:15px;"> – Ну, если у тебя другой муж есть…
Нет, все-таки глаза – зеркало души. Правильно классик сказал. Все в глазах Ирмы, что до того усердно пряталось, вылезло наружу. Особенно эта нежданная, нечаянная радость. Она словно хотела и не могла поверить в то, что сказала Полина.
– Полиночка Петровна, ой! Правда? А какая у меня роль? А в библиотеке есть еще Островский?
Вот теперь Полина видела настоящую Ирму. Ту, которую знала много лет. Ту, которая Снегурочкой была у них в клубе на Новый год много лет подряд, пока не забеременела.
– Я тебе пьесу принесла, – обрадовала ее Полина. – Почитай роль Катерины.
– Катерины! Вы не шутите? – Ирма выхватила пьесу, словно тотчас же собиралась засесть за нее.
– В среду репетиция, в семь. Не опаздывай.
– Ага…
Полина покидала «термитник» Гуськовых, мягко говоря, озадаченная. Но долго думать о Гуськовых не пришлось – нужно было зайти еще к двум больным, а потом навестить отца. Тот ждал дочку каждый день и, если она не успевала зайти или что-то ей мешало, приходил сам. Так было заведено.
Полкан заюлил, запрыгал на цепи, увидев хозяйку. Полина потрепала пса по загривку. Заметила – у отца на крыльце свежая ступенька. Так и ищет, что бы обновить. Кругом у отца порядок, чистота. Лучше, чем при матери. А той уж три года как нет. До того как умереть, мать несколько лет парализованная лежала, а ухаживал за ней отец. Один. Дочери только помогали по возможности. Он говорил им: «Это мой крест. Она со мной намучилась, моя теперь очередь…»
И то слово – намучилась. Что правда, то правда. Сколько лет он пил беспробудно? В своем детстве Полина и не помнит трезвого отца. Но сумел завязать с этим делом. Как ему это удалось, для Полины так и осталось секретом.
Полина нашла отца в мастерской, устроенной в сарае. Он орудовал рубанком. У ног высилась гора сосновых стружек. Отец мастерил оконные рамы. В углу мастерской торчком стоял новый сосновый гроб.
– Нюра, соседка заказала, – кивнул он на свою работу. – Как дела?
– Все в порядке. Пап, ты бы прикрыл его чем-нибудь, – Полина показала глазами на отцову домовину.
– А чего стесняться? Все там будем.
Полина вышла из мастерской. С тех пор как похоронила Николая, не выносила запаха свежей сосны.
Направилась в дом, отец вышел из сарая следом за ней.
– Любава приезжала, – моя руки под рукомойником, бросил отец. – Что ж не зашла?
– Что ты обедал, пап?
– Щи вчерашние оставались. Винегрет настругал. Будешь?
– Спасибо, пап, не хочу.
– Так что у Любавы? Не все в порядке, что ль? Чего молчишь-то? Или с Танюшкой не так?
– С Танюшкой все в порядке.
– Да говори уж, что там. Все равно ведь узнаю. Не свои, так чужие скажут. Ну?
– Семен у нее загулял. Ушел к Сизовой, их продавщице.
– Эх! – Отец крякнул, взмахнул рукой, с горечью головой покачал. Он ничего не скажет, но теперь будет думать о старшей дочери,
