отказался. Учитель стал выволакивать его силой. Крышин, разозлившись,
приподнял преподавателя от пола. Класс привстал. Игорек состоял в сборной школы по
баскетболу и по весовым категориям самбистов, наверное, подходил к полутяжеловесам, и
все-таки в физике в ту же секунду что-то сработало – он мгновенно освободился от захвата, и
все увидели, что там, где только что была голова Игорька, мелькнули его же ботинки. Рука
Игорька попала на болевой прием, и он, перепугавшись, заорал на всю школу. Разнимать их
прибежал сам директор.
Оказия вышла и с английским языком. С самого начала изучения языка класс
разделили на две группы. Группа, в которой оказался Крышин, попала к старой учительнице,
а та, в которой был Бояркин – к молоденькой. В этой группе до десятого класса сменилось
четыре учительницы. Все они были примерно одинаковыми, но больше всех запомнилась
последняя – Ирина Александровна, преподававшая в девятом. На уроке все сидели с
открытыми ртами, а Ирина Александровна простым русским языком рассказывала о своем
муже летчике, к которому она скоро уедет, о романтическом знакомстве с ним, о любви, о
свадьбе, о городской жизни. Ненавистные учебники служили здесь лишь маскировкой.
В последний год класс объединили. В группе Ирины Александровны все знали, какая
красивая жизнь ожидает всех впереди, а в группе старой учительницы неплохо знали
английский язык. Память об Ирине Александровне, которая была и классным руководителем,
хранили фотографии, сделанные в походах, на вечерах и просто на уроках. Вспоминая ее,
долго еще верили, что она была доброй и желала всем добра.
* * *
Весной, через год после Генкиных похорон, Бояркина и Крышина позвали на
поминки. Генкины одноклассники из села разъехались, но его ровесниками стали нынешние
выпускники. Генкина мать была седая, с не оттаявшими грустными глазами. Гостям она
поставила пиалки с коричневым гречишным медом и часто напоминала:
– Ешьте, ешьте, ребятки. Геночка-то сильно медок любил.
Ребята его ели, но он, искристый и пахучий, склеивал рот. В этот раз от матери они
узнали о Генкином намерении поступить в школу милиции. Николай давно понимал, что
Генка с его зубчатым кастетом тоже не отличался особым милосердием, но то, что он мечтал
о чем-то большом, искупало все.
Возвращаясь, они должны были перейти речку через те же дощатые мостки, Подступы
к ним были теперь загромождены строительным материалом. Преодолевая грязные весенние
лужи, прыгали с плиты на плиту. В двух местах Игорьку, который был в резиновых сапогах,
пришлось перевозить Бояркина на себе.
Доски мостков стали уже черными от ветра и воды. Они гулко стучали под
