в этом взрыве была не при чём: Лейкин скалил крупные зубы, два из которых, самых центральных, были закованы в металл, прозванный им “высшей свободой”, – он оскалился на мужчину с лисьей лакейской физиономией, в рыжеватом клетчатом пиджаке в пятнах от уроненной еды, и купленном, похоже, если не за доллар, то уж не больше, чем за два на распродаже из гаража в мексиканском районе Города Ангелов.
Подойдя к столу Лейкина, этот мужчина даже и слова ещё не вымолвил, но на его физиономии, обрамлённой лысиной и бачками, Лейкин узрел просьбу о деньгах. Этого типа с фамилией Яффе знали многие иммигранты, поскольку он неутомимо, игнорируя грубые отказы, насмешки, издёвки и даже угрозы, выпрашивал деньги буквально у всех. Просил он немного, десятку, двадцатку, с заверениями завтра же вернуть. Может быть, Яффе был обязательным, честным, порядочным человеком, и возвращал бы, как обещал, но его неопрятный внешний вид и лакейская физиономия у всех вызывали подозрение, и никто ему никогда не давал. Перед тем, как он подошёл к Лейкину, его прогнали от многих столов, и кое-где его появление вызвало подробные рассуждения о том, что не прилично, мол, в Америке деньги просить у кого попало, что в этой стране другая культура, что здесь принято брать взаймы, используя только два источника – у близкой родни, либо у банка.
– Дерьмо! – прорычал Лейкин вслед отошедшему попрошайке.
Клионер отвлёкся на официанта, а когда воротился глазами к Раисе, её за столом не оказалось. Лейкин сидел там в одиночестве, прикрыв глаза, запрокинув голову, и покачивался легонько. “Перепил”, – наивно решил Клионер.
Глава 5. Отсутствие точки
С момента получения открытки, в которой ОВИР разрешал эмиграцию ему и его супруге, и до отъезда в аэропорт Заплетин не мог спать по ночам. Мозг его, словно, воспалился от тревожно-радостных представлений о том, как сложится новая жизнь и от болезненных мыслей о том, что после отъезда он, вероятно, никогда не увидит родных и друзей, природу России, и всё остальное, что его окружало со дня рождения. И сборы вещей…, – то ли бросить всё, то ль изловчиться в два чемодана уместить самое главное; а главным, с чем было трудно расстаться, он мог бы набить чемоданов двадцать.
Он думал выспаться в самолёте, – какое, в голове был водоворот. Как на поцарапанной пластинке, в голове прокручивался процесс оформления документов, которые требовал ОВИР. Эмиграция легко могла сорваться не только по прихоти ОВИРа, в котором, конечно, понимали, что русская пара, не евреи, получили фиктивное приглашение от фиктивных родственников в Израиле. Эмиграция могла не получиться и от того, что оба родителя должны были подписывать бумагу, в которой они не возражали против выезда сына на Запад. Он не был активным диссидентом, но чтоб повлиять на решение матери, ему пришлось выдумать тюрьму, психиатрическую больницу, лишение права на работу, – всё то, чем наказывали инакомыслящих. Мать поплакала и подписала. Оставалось согласие отца. Но как получить от отца бумагу, если мать с ним развелась сразу же после рождения сына, и Заплетин понятия не
