в связи с тяжелым инсультом, и потом около трех лет иногда публиковали заметки о том, что лучше ему не становится. А вот о третьем, который, что характерно, лежит в корабельном холодильнике, система не знает ничего: он не рождался, не приезжал через врата… У него дыра в боку, и весь кораблик в пятнах крови, как будто он куда-то полз. Ах да. Этот тип кораблей перестал поддерживаться системой двести тридцать лет назад.
– Убийств стало больше, как и событий, – сказал Михаил.
– Да-а.
Она прошлась туда-сюда по комнате и добавила:
– У того, что в холодильнике, в кулаке зажат какой-то невнятный древний гаджет, скорее всего, передатчик. Разумеется, разряженный. Пилоту незадолго до смерти подбили глаз. Судя по содержимому желудков, последний раз судья и пилот ели вместе. Тот, что в холодильнике, умер, видимо, от кровопотери, а эти двое от открытого вакуума. Но, пока сама не посмотрю тела, биться об заклад не буду.
– Представляю, как местные не рады, что вызвали вас, – теперь, когда выяснилось, что дипломатия и знамения ни при чем, – сказал Михаил, взял сумку и направился в свою комнату.
– Я занимаюсь контактами судьи и пилота, а ваша задача – узнать всё, что возможно, о пропавших в первое столетие станции катерах и о том, какие более-менее публичные события тут происходили пятнадцать лет назад, – сказала Цо ему вслед. – Встречаемся завтра здесь, в двадцать два по станционному времени. Местную карточку я вам оставлю на столе. Да! Насчет местных знамений я завтра тоже хочу узнать.
Ну вот, наконец-то офицер Цо начала себя вести как подобает федеральному сотруднику. Историю ей за триста лет – завтра, новости пятнадцатилетней давности – завтра, местные верования – завтра. С последним, судя по купленному плащу, неоновым вывескам священных заведений и густо шрамированному лицу мертвого верховного судьи в газетных видео, – вообще зарыться и остаться. Завтра! К двадцати двум часам!.. Пхе!
Юмор ситуации состоял еще и в том, что станция – кстати, она называлась Смоковетс – не имела ни гражданского музея, ни открытой базы исторических архивов, ни даже завалященького сайта с указанием основных дат. Новости на одной газетной площадке заканчивались двумя годами назад, дальше страница тупо не мотала. На другой новости добросовестно открывались подневно, без возможности навигации вглубь хотя бы какими-то переходами. Михаил некоторое время просто не верил своим глазам и шерстил по кругу смоковетские данные. Волшебно, блин.
В антропологии, вообще-то, блокировка исторических данных считается общим местом, если общество подверглось какому-то жестокому насилию, которое так и не было отмщено, и при этом бенефициары насилия по-прежнему продолжают присутствовать, пользуясь ресурсами общества. То есть такая блокировка кричит еще громче, чем труп судьи за окном вверх тормашками, если уметь слушать.
И естественных выводов
