я не думал, что чувствует Дженни. Не только в прямом смысле слова, хотя и это тоже, если вспомнить, как ей хотелось, чтобы я уважал своих родителей. Хуже было мое нежелание принимать от них какую бы там ни было помощь. Для меня это было предметом гордости. Но, черт побери, Дженни и так выросла в бедности, что такого нового и прекрасного для нее было в отсутствии денег?
– И просто ради моего высокомерия она была вынуждена пожертвовать массой вещей, – произнес я.
– Вы думаете, она считала, что жертвует ими? – спросил доктор Лондон, вероятно догадываясь, что Дженни не пожаловалась ни разу.
– Доктор, то, что она могла думать, теперь уже не имеет значения.
Он посмотрел на меня. На секунду я испугался, что вот-вот… разрыдаюсь.
– Дженни умерла, а я только теперь понимаю, как эгоистично вел себя.
Снова небольшая пауза.
– Как? – спросил он.
– Мы заканчивали университет. Дженни получила стипендию во Франции. Когда мы решили пожениться, это даже не обсуждалось. Мы просто знали, что останемся в Кембридже, а я поступлю в Гарвардскую школу права. Зачем?
Мы оба снова замолчали. Доктор Лондон не отвечал. Тогда я продолжил:
– Какого черта это казалось мне единственной логической альтернативой? Мое чертово самомнение! С чего я вдруг решил, что важнее именно моя жизнь?!
– Могли быть обстоятельства, которых вы не знаете, – сказал доктор Лондон. Неуклюжая попытка смягчить мою вину.
– И все равно! Я же знал, черт побери, что она никогда не была в Европе! Можно ведь было поехать с ней и стать юристом на год позже?
Он мог решить, что я начитался книжек по женскому равноправию и теперь предаюсь самобичеванию. Но это было не так. Мне причиняло боль не столько то, что Дженни пришлось прервать свое высшее образование, сколько мысль, что я лишил ее возможности побывать в Париже. Увидеть Лондон. Почувствовать Италию.
– Понимаете? – спросил я.
Еще одна пауза.
– Вы готовы потратить на этот разговор некоторое время? – наконец ответил он.
– Я затем и пришел.
– Сможете прийти завтра в пять?
Я кивнул. Он кивнул в ответ. Я встал и вышел из кабинета.
…Я шел по Парк Авеню, пытаясь собраться с мыслями. И приготовиться к тому, что ждет меня дальше. Завтра мы займемся хирургией. Резать по живому – это очень больно. Но я готов к этой боли.
Меня интересовало другое: какая чертовщина скрывается там, у меня в душе?
8
До Эдипа мы добрались через неделю. Только его роль в моей истории взял на себя Барретт-Холл[10] – довольно уродливое сооружение на территории Гарварда.
– Мои предки купили себе репутацию благородных людей, подарив это здание университету, – заявил я.
– Зачем? – поинтересовался доктор Лондон.
– Чтобы смыть всю грязь и кровь, в которых они замарались, пока в погоне за наживой
Барретт-Холл – одно из зданий на территории Гарварда, построенное в 1859–1860 гг. архитектором Чарльзом Е. Парксом на пожертвования Бенджамина Бартона из Нортхэмптона и названное в честь последнего.
