для кабинетов уголовного розыска.
Торба писал объяснение – они уже часа полтора беседовали, если можно посчитать за беседу вопросы инспектора и телеграфные ответы вызванного, перемешанные с нечленораздельным мычанием. На тренированные нервы Петельникова это никак не действовало, хотя он уже поглядывал на хмурого парня острым черным взглядом. Тот писал долго, потея и задумываясь, словно сочинение на аттестат зрелости.
– Ну все? – спросил Петельников и нетерпеливо встал.
Торба молча протянул куцую бумагу. Инспектор прочел и задумчиво глянул на него. Торба уставился в пол.
– Тебе что? – спросил Петельников. – Ни говорить, ни писать неохота?
– Мне это дело ни к чему, – буркнул Торба, водя глазами по полу.
– Нам к чему, – резко сказал инспектор. – Если вызвали, то надо отвечать, ясно?
– Отвечаю ведь.
Петельников еще раз посмотрел объяснение – куцый текст этого нелюдима лег на бумагу, как птичьи следы на снег. Одно утешение: если возбудят дело, то следователь допросит и запишет подробно.
– Кроме белой челки ничего и не помнишь? – еще раз спросил инспектор, рассматривая красное пухлое лицо парня, завалившиеся внутрь глазки, волосы до плеч и несвежую сорочку.
Торба подумал, не отрываясь от пола:
– Такая… ногастая.
– Ногастая, значит?
– Ага… И грудастая.
– Ну что ж, неплохо. Покажи-ка мне, где вы сидели?
Петельников достал лист бумаги и быстро набросал план ресторана – он все их знал по долгу службы. Торба ткнул к входу, в уголок. Инспектор поставил красным карандашом жирный крест и спросил:
– Ну о чем вы хоть говорили-то?
– Об чем? – задумался Торба, натужно вспоминая тот вечер в ресторане.
– Давай-давай, вспоминай.
– Ни об чем, – вспомнил Торба.
– Да не может этого быть, юный ты неандерталец, – ласково сказал Петельников, посмотрел на его лицо и подумал: вполне может быть.
– Мы ж только познакомились…
– Ну и молчали?
– Сказала, звать Клава. Налили. Поехали. Закусили, значит.
– Ну а дальше?
– Налили еще. Поехали. Закусили, как положено…
Петельников вздохнул и прошелся по кабинету. У него хватило нервов слушать этого парня, но не хватало терпения – оно кончилось. Важна каждая мелочь, каждая деталь лица, каждое ее слово ценно, как в рукописи классика… Таких свидетелей давненько не встречалось. И Петельникову захотелось съездить его по шее, потому что в наше время за серость надо бить.
– Может, ты ей стихи читал?! – гаркнул инспектор, и парень от неожиданности вздрогнул.
– Зачем… стихи?
– Надо! – орал Петельников. – Положено женщинам стихи читать!
– Не читал.
– Чего ж так?!
– Какие…
