а нижняя, основная – для себя… И когда в Углегорске от голода умирают дети, шесть месяцев не получающие заработанные деньги, которые упрятаны в нижней части айсберга «новых русских», это никого не колышит. Всех давно успели убедить в том, что переустройство нашего общества требует определенных жертв – продажные газеты и телевидение свои иудины гроши отрабатывают исправно. А вот в глаза этим самым жертвам хоть кто-нибудь из них заглянул? – почти кричал я. – Своих детей и близких на их месте представил?! Ты вот, например, видела женщин, через одну умирающих от рака молочной железы только потому, что им не хватает соответствующих витаминов и нормального питания?..
Какой ты смешной и наивный, – засмеялась Лариса и медленно поползла вниз, целуя мне грудь, живот и… – Какой ты глупенький, – бормотала она от моих колен, – какой ты пу-усенький, какой… ты…
И голос ее внезапно срезался, словно она подавилась.
ХIII
А днем, когда я еще валялся в постели, больной от коньяка и Ларисы, противно задребезжал телефон. С неимоверными усилиями дотянувшись до трубки, я хрипло прорычал:
– Ал-ле-е…
– Это Сергей Иванович Соколов? – вкрадчивым голосом спросила трубка.
– Он самый, – недовольно ответил я.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно усмехнулась трубка, обжигая мое сплющенное ухо смрадным дыхание. – С тобой Мустафин говорит…
Сердце у меня екнуло и подскочило к самому горлу – дышать стало нечем. Похмелье мгновенно слетело с меня, и я как ужаленный вскочил с постели.
– Д-да, я слушаю, – задушенно выдавил я из себя.
– Мо-ло-дец! – весело сказал Мустафин, бывший секретарь ЦК комсомола по физкультуре и спорту. – Ай-вай, какой молодец! Убежал от меня, спрятался, – засмеялся Мустафин и у меня от этого смеха стянулась кожа на затылке. – Какой у тебя хороший домик, какой хороший – ай-вай-вай… Но я, Сергей Иванович, друзей моих друзей не обижаю – живи, почему нет! Правильно?
– Правильно, – перевел я дыхание.
– Но домик, какой домик! – вздохнул Мустафин. – Может, уступишь ты его мне? А я тебе другой дам, тоже карасивай, ба-альшой домик дам… Нет? Ну смотри, дарагой, смотри… Юрий Петрович мой друг и очень ба-альшой человек… Так что живи, Сергей Иванович, сапакойно… Пока…
И в трубке пошли гудки, а я лихорадочно соображал, что именно означает это последнее «пока» – разрешение жить пока или же обыкновенное «до свидания»»? Я постарался убедить себя в том, что все-таки «до свидания», и пошел на кухню варить кофе. Хотя, если честно, ни о какой встрече или свидании с Мустафиным не мечтал.
XIV
Шарик валялся под столом и когда я сел – преданно лизнул мне ногу.
– Эй, чучело! – завопил я и потащил его из-под стола. – Не смей целовать мне ноги! Слышишь, никогда больше этого не делай! Хватит пресмыкаться,
