и любое животное, побуждаемое теми же причинами, что и человек: гены, воспитание, среда обитания, приоритеты, в меру своих способностей принимает решения, влияющие на его судьбу.
Ах безоговорочно признавал за зверюшками превосходство – они, слава тебе, Господи, не додумались до таких вещей, как суды, тюрьмы, банки, аборты, детские колонии, бойни, птицефабрики, и зверофермы. Приходится думать, что, если, сколько волка ни корми, он всё в лес глядит, то причины волчьей неблагодарности весьма просты и понятны – ну не хочет он с людьми жить. Неинтересны они ему.
Скученность и теснота человеческих поселений и сатрапья хватка феминизации заставляет людей не по своим резонам, как они думают, а в силу «эффекта леммингов» рожать хилое потомство посредством медицинских ухищрений, или напротив – вовсе отказываться от самовоспроизводства, что вкупе потихонечку-полегонечку уже вывело на финишную прямую, в конце которой пресловутая пропасть.
И не стоят там последним пределом перед концом света безымянные Ловцы, и «рука, зовущая вдали», уже опустилась от усталости.
Назавтра, поразмышляв вечерком на крылечке о действиях, которые человечество, и Ах в том числе, должны совершить для собственного сохранения, Ах опять вернулся мыслями к опустевшему Эдему стариков.
Побродив вокруг домика, Ах со вздохами отправился чистить отхожее место щенков.
Побрызгав напоследок площадку чистой водой из ведра, Ах заперся в сарайчике и, постанывая от холода, окатил себя из шлага, присоединённого к уличному крану. Всё его тело, казалось, съёжилось, и вместе с Аховым мозгом очень хотело выразить себя вульгарным криком и приседаниями на месте.
Но Ах, по-партизански воспитанный мамой, не дал себе воли расслабиться.
Растираясь полотенцем, он вальяжно вышел из сарайчика и, углядев чью-то могучую тень, пригнулся, скручивая мокрое полотенце в жгут.
– Да я это, Ах-ты, – раздался Адамов голос. Адам называл Аха «Ах-ты», ибо имени «Ах» не признавал. Ну а если кто хочет называться кличкой, – так тому и быть.
– Ты где был, дед, – спросил радостный Ах.
– Да внучка навещал, – ответил дед, – слышь, а у тебя ничего не найдётся?…
– Сидр, – сказал Ах, – ты же знаешь.
– Давай по чуть-чуть, а?
– Ну, давай, – сказал Ах, и сам ощущая желание насладиться насыщенным вкусом домашнего сидра, сохраняемого в холоде погреба.
– Ну как съездили, – спросил он, выпив уже вторую полную кружку в компании деда и проснувшегося щенка, забравшегося к нему на колени и периодически тыкавшегося холодным носом в запястье, отчего Аха до пяток пронизывало непередаваемое дрожание всех внутренностей.
– Ну как, внучка повидали, в зоопарк с маткой его сходили – сказал Адам. – Внучок подрос, подрос. Толстый только, – недовольно передёрнулся
