Тихон не успел отслужить десяти служб в семинарской церкви, как последовал перевод.
Указом Святейшего Синода от 17 марта 1892 года преподаватель богословских наук и французского языка Псковской семинарии Беллавин назначался инспектором в духовную семинарию города Холма.
Имущество монаха необременительно. Раздал Тихон книги друзьям, взял самые любимые и поехал в Торопец навестить перед дальней дорогой родных.
Отцу шел семьдесят третий год, а служил он вот уже сорок пять лет. Старость высветлила лицо, но морщин не прибавила. Обнимая сына, Иоанн Тимофеевич положил голову ему на грудь:
– Надежна и широка. Но вместит ли в себя, Господи, все боли, все горести, все радости припадающих ныне и присно?
Тихон нежно прикоснулся к отцовским сединам:
– Батюшка, я за твоим благословением.
– Переводят?
– Переводят. В Холм.
– Бог ты мой! В чужой край. С повышением?
– Буду инспектором.
– Белые батюшки с годами детишками обзаводятся, а ваш брат – черноризые – чинами.
– Прости! Так Бог судил.
– Что ж, поезжай. Поначальствуй. Строгостей только не разводи. Ты у нас хотя бы духовное училище дома закончил, а иные ребятишки с девяти лет казенные сироты.
Тихон поклонился отцу до земли:
– Постараюсь, батюшка, не обижать питомцев. Помолись, чтобы Господь уберег мое сердце от ожесточения.
Матушка Анна Гавриловна, целуя сына, расплакалась:
– Был мой, а теперь Богов.
Брат Михаил терпеливо ожидал своей очереди. Он по болезни снова прервал учебу.
– Миша у нас стихи сочиняет, – сказала Анна Гавриловна не без гордости. – Складные.
Михаил смущенно махнул рукой:
– Это все поздравительное или по случаю.
Сходили вместе на могилку нянюшки.
– Ты не боишься быть инспектором? – спросил младший брат.
– Не боюсь, – без улыбки ответил Тихон. – Тревожусь. Это ведь Польша. Иная жизнь. Православие там ненавистно…
Снег еще не всюду растаял. На кладбище было серо. Кресты от дождей темные. На деревьях шумно устраивались грачи.
– И стала наша нянюшка вечностью, – сказал Михаил.
– Ты и вправду поэт… Если приживусь в Холме, заберу тебя к себе. Семинарию надо все-таки закончить.
– Да мне уж девятнадцать лет!
– Тихон Задонский вышел из семинарии в тридцать.
Михаил опустил мелко задрожавшие прекрасные ресницы:
– Я бы не подвел тебя… Из-за долгих пропусков отстаю…
– Стихи, пожалуйста, тоже покажи.
Вечером, под лампой, Иоанн Тимофеевич разглядывал карту. Нашел Люблин, потом и Холм.
– Царство Польское,
