замках не жили – не любили жить в тесноте. Если бы не они, вряд ли бароны с челядью и горожане лакомились бы свежими сливками от коров, что паслись на горных лугах.
Бегуны иногда ночевали в городах, но жили даже не в селах, а в стойбищах на лесных опушках, это было удобно – кому нужно, сразу мог их отыскать. Вот и сейчас их наняли для зимних забав, а расплатиться, скорее всего, пообещали жаренным на вертелах мясом, горячими пирогами, ароматными пряниками – тем, что сами они себе приготовить не умели.
– Потом люди сами поехали за детьми на санях. Тогда стало ясно, что одна девочка пропала. Ее начали искать, но нашли мой шалаш и разбудили меня. Они решили, будто я притворяюсь спящим. Я притворяюсь! Я!
– Не кричи, брат, – сказал Верриберд. – Как вышло, что другие дети потеряли эту девочку? Ты это понял?
– Такое бывает только у людей. Дети поссорились, девочка хотела что-то получить, ей не дали, и она стала на всех кричать. Дети даже испугались, а она убежала.
– И это было там, где Неринне впадает в озеро?
– Да.
– Отчего же эти люди искали ее возле твоего шалаша?
– Я не знаю. По-моему, они ее всюду искали.
– Но когда люди ходят по снегу, остаются следы.
– Да! Они видели следы возле моего шалаша, но сами затоптали их.
– Следы ребенка?
– Да! Позволь мне лечь. Моя голова устала…
– Ложись.
Верриберд укрыл Энниберда шерстяным одеялом, а сам сел рядом и задумался. Летом он бы прижался спиной к своему дереву, но зимой деревья спали и не желали делиться силой.
Он мысленно нарисовал озеро с впадающими туда ручьями и речкой. Чуть подальше он поместил холм. Это был рукотворный холм. Его насыпали темные альвы из земли, которая образовалась, когда они рыли свои ходы и шахты. Но сыпали они откуда-то сверху. Верриберд напряг воображение и увидел за невысоким холмом другой, который уже был самым ближним отрогом Малого Артейского хребта. Где-то там были норы, из которых появлялись для торговли темные альвы.
Девочка могла, обидевшись, подняться наверх и забрести в нору. Но странно, что она не оставила следов. Люди не знали тайны легчайшей поступи белых альвов.
И люди могли быть опасны, очень опасны. Они не боялись убивать.
Верриберд видел, как охотники стреляют из луков по птицам и оленям. Он часто успевал спугнуть и птиц, и зверей. Вид крови вызывал у него отвращение. Люди, решившие, будто ребенка похитил белый альв, могут от злости убить и белого альва, даже не подумав, для чего ему дитя.
Слово «война» было известно альвам – и белым, и темным. Война с людьми ничего хорошего не принесла бы. Белым пришлось бы уйти как можно дальше от этих мест, темным – искать других покупателей для своих товаров, а это означало долгий подземный поход туда, где другие реки и другие города с поселками. Да и другие темные альвы, которым соперники ни к чему.
Верриберд обул поверх лапотков, сплетенных из
