полуостровом под названием Коготь. Климат там был мягче, лес снова подступал чуть ли не к самым прибрежным скалам. Посёлок, стоявший на сотню километров западнее, такой защиты был лишен, продувался беспощадным северным ветром, снимавшим любую растительность со скудной почвы, кроме мха и лишайников. Однако никто из посёлка не подумал перебраться в бухту. Нет, там были её владения. Он пытался поспрашивать, но наткнулся на такую глухую немоту, что понял – не страх скрыл слова, а любовь. Не выдадут. Своя, значит. Наверняка, испокон веков ведьмы врачевали здешних жителей и защищали это неприветливое, суровое место. Ему пришлось выйти из посёлка и вернуться назад, чтобы в бухту идти не по побережью, разделенному полуостровом, а через лес. Идти, снова едва чуя дорогу, чуть ли не на ощупь. Спрашивая у каждого десятого дерева, сверяясь со звездами ночью, с мшистыми наростами, с ветками, тянущимся к солнцу. Древний лес, тяжелый. Если бы его отец не был следопытом, способным найти дорогу везде, то он бы не справился. Но знания отца, чутье охотника, идущего к цели вели его. И на закате он знал, что рассвет встретит у моря, если продолжит идти. Но он развёл костер, сварил себе суп из сушеных овощей и мяса, хлебал его, тщательно пережевывая так и не размякшие волокна. Кругом белым-бело от снега, тихо и стыло. Но костер хорошо греет и плащ тоже хорош. Не зря за него такую цену просили. Лёгкий, мягкий, но ни одному ветру не продуть и стужа не заползает. Мастером сотканный, знающим свое дело и нужное слово. Охотник ухмыльнулся: «А ведь меня учили искать таких, как он. И как она. Как ни редки они стали, но их можно узнать всегда, а, узнав, накинуть узду». Он подоткнул полы плаща и стал ждать, когда снег в котелке растворится и закипит – на чай.
Идти по снегу было легко – сплошной наст, его короткие лыжи скользили почти бесшумно. Ноги крепко держали направление. Мешок за плечами, подоткнутый за пояс плащ, капюшон, схваченный завязками у шеи. Ничего не мешало. А потом снег кончится – проталина за проталиной, жёсткий настил из иголок, обрыв – и дюны. За ними море, и лишь левее, у скал, хижина. Небольшой дом, с сараем и скудным палисадником. Здесь и, правда, теплее. Он распустил завязки капюшона, ослабил пояс, и плащ собрался мягкими складками в маленький шар, выскользнув из-под приподнятого рюкзака. Легко поместился в руке, легко закатился в сапог. Всю поклажу придётся оставить здесь. За спиной остался лишь меч в кожаных ножнах и аркан на бедре. Весь арсенал Охотника.
Но он медлил. Пробовал ветер на вкус, мерил изгибы дюн взглядом. Знал, что за первым шагом откроется путь, с которого не сойти…
***
Мама говорила, что сейчас не те времена, что ничто не отзовётся уже – ни камень, ни вода, ни былинка. Что всё, что мы можем, это знать, что «душица от кашля хороша, а крапива кровь останавливает». Это и любой девчонке лесной известно! Она угрюмо косилась на мать, ей не давались эти знания – лес оставался ворохом листвы и трав, одинаковых, непонятных, ненужных. Она путала ольху и осину, а десятки других даже не пыталась запомнить – здесь они не растут. Здесь – можжевельник, сосны и ели. Подорожник, лопух и кислица – твердила ей мать. А она любовалась оттенком
