впервые за день по-настоящему расслабляюсь.
Я иду по мягкой, податливой, немного пружинящей под моими ногами земле, притрагиваюсь к ребристым, нагретым солнцем стволам, будто наполненным какой-то особой древесной энергией, сочащейся сквозь их поры наружу, – в воздух, в лес, в меня, пропитывающей все вокруг и, кажется, делающей даже само время более медленным, тягучим, смолянистым. Провожу руками по верхушкам растущих то здесь, то там колосьев, срываю их и зачем-то кладу себе в рот, выплевываю, улыбаясь, и иду дальше.
А наверху шелестят в неугомонном движении листья, пропуская сквозь редкие прорехи в своем зеленом заслоне золотистые лучи солнца, пронзающие полусумрак косыми четкими линями. Стрекочут, укрывшись в траве, невидимые насекомые, тревожимые разве что птицами, перекликающимися где-то вдалеке, да ветром, играющим каждым стебельком их непрочного жилища, шуршащим вихрем вырывающимся наружу, уносящимся дальше, вверх, чтобы там, достигнув крон, постукивать ветками, выбивая странный ломаный ритм. И все это вместе, вокруг, во мне, единым потоком звучит и играет, сливаясь в чудную, одновременно успокаивающую и будоражащую музыку. Музыку леса.
Дойдя до прогалины, я останавливаюсь и понимаю, что совершенно не испытываю желания двигаться куда-то еще. Подложив под голову руки, растянувшись во всю длину, я располагаюсь на склоне небольшого холма и начинаю смотреть на небо. Есть что-то невероятно притягательное, гипнотизирующее в его изначально плоской, а затем, с течением времени, все более и более объемной, приобретающей глубину синеве. И, конечно же, в облаках. Их мягкие очертания, бесконечное разнообразие форм, размеров и высоты полета: порой кажется, – протяни руку и дотронешься, сможешь ухватить, достать. А бывает, напротив, целая пропасть, и они в этой недосягаемой дали мерно движутся, свершая свое нескончаемое шествие по небосклону. И если лежа на спине смотреть долго-долго, то в какой-то момент понимаешь, что вовсе и не небо наверху, а ты, и сейчас упадешь во все это великолепие, захлебнешься в пропитанной солнцем лазури, разлетишься на миллионы брызг. И ладно, и пускай, ведь ясно же – это и будет самое что ни на есть счастье.
Я кладу ногу на ногу, рассеяно провожу рукой по сухой, немного песчаной почве. Не странно ли, что именно в этом искусственном, виртуальном месте я чувствую себя наиболее живым, свободным от постылой обыденности Города? Хоть и понимаю, что оно создано как раз с этой целью, предоставить жителям привлекательную иллюзию, способ сбежать от надоевшей реальности. Однако, даже в момент их отдыха, сладостных грез, когда разум человека блуждает в поисках освобожденья от привычной системы, будь то сам Город, его политика или какой-нибудь сущий пустяк, вроде скучной работы, – продолжать контролировать, не выпускать из своих длинных и цепких лап. Контролировать хотя бы потому, что ты и предлагаешь место, куда осуществляется бегство. Владеешь им.
И, наверное,
