style="font-size:15px;"> – Похоже. Историки выставляют его как человека, который всячески «перечил» Кутузову. Иногда отменяя его приказы по своему усмотрению. Второй человек после командующего. Кутузов был с ним «на ножах», как говорится. Избавиться, однако, смог от него только в Тарутино, уже после пожара московского.
– Какой пожар?– не понял Иван Савельевич. Напоминая о себе.
– Ах да, Савельевич, вы же не в курсе. Ну, тут как раз тот случай, когда «меньше знаешь – крепче спишь»,– спохватился Михаил и перевел разговор на другую тему.– Вы сейчас у кого в подчинении? Ополчение я имею в виду.
– Генералу Тучкову велено подчиняться. Тут уж от него и фельд-егерь был с указаниями. Нам лапотников человек пятьсот добавили с вилами да косами, вот их приказано срочно в порядок привести. Научить воинскому искусству, да и воевать потом бок о бок. Батюшка ваш плюется и поминает всех святых поименно. Как по святкам шпарит,– улыбнулся Иван Савельевич.– Какие из них вояки? Побьют мужичков, ни за понюшку табаку. Куда вот присылают таких? На убой, как скот гонят. Неужто в России воевать некому и ружей не хватает?
– Ружей хватает. В Арсенале московском шестьдесят тысяч новеньких штуцеров стоят. Однако Ростопчин – Генерал-губернатор зажал их. Сукин сын,– не удержался от комментария Сергей.
– Чего ж он так? Ведь вот он враг, у самых дверей?
– Боится губернатор оружие народу выдавать. Пугачевщина мерещится,– усмехнулся Михаил.
– Дурак, ей Богу дурачок. Пугачев. Да ежели прижмет, то народ и без ружей поднимется на бар, а уж красного петуха пустить и ружья без надобности,– Иван Савельевич нахмурился и, оглядев прислушивающихся к их разговору кадетов, продолжил: – Неужто Боунапартия боится меньше, чем народа собственного?
– Бонапарт придет, да уйдет восвояси по-любому, а народ потом попробуй опять в ярмо загнать, когда он при ружьях?– Михаил тоже оглядел внимательные лица ополченцев, даже про ложки и котелки забывших.– С Бонапартом договориться легче, чем вот с ними, после того, как они французам по шеям дав, людьми себя другого сорта почувствуют. Ну-ка попробуй после Шевардино зацепить кого-нибудь из них. Достоинство ведь теперь другое у всех. Право имеющими себя почувствовали. И кто потерпит из них к себе прежнее отношение, как к холопам и быдлу? Те, кто здесь на поле Семеновском лягут костьми в эти дни, тем они «ростопчины» готовы будут хоть памятники из золота поставить потом, а те, кто жив останется, те для них пострашнее Наполеона станут. Понятно или разжевать эту мысль помельче, чтобы усвоилась?
– Не нужно, Михаил Петрович, куда уж мельче?– вздохнул скорбно Иван Савельевич.
– Ну, вот и воюйте вилами, да косами. Мы, конечно, подсуетимся и этим «сермяжным» пики подгоним, знаю я где запасец есть у казачков атамана Платова. Мужикам, в самый раз оружие. Та же оглобля. А уж ей-то орудовать все мастера. Против конницы французской очень эффективное средство. Ну а от пушек и фузеи не спасут. Ты их, Савельевич, научи, как с этой пикой стоять в строю. Через часок
