ежегодно, и толковать на эту тему было опасно: сундуки Тайной канцелярии знали ведь и печальную судьбу тех, кто пытался проникнуть в ее секреты или разгласить их. Около 1743 года секретарь Коллегии иностранных дел Степан Писарев захотел перевести с греческого на русский сочинение Катифора «Житие Петра Великого» (вышедшее в Венеции в 1737 году). В этом сочинении были, между прочим, воспроизведены главные официальные документы по делу Алексея. Катифор взял их из напечатанного «Розыскного дела» и перевел на греческий. Писарев же теперь сделал обратный перевод с греческого на русский (печальный парадокс: русское издание «Розыскного дела» было прежде истреблено, и русского подлинника в руках переводчика не было). Императрица Елизавета сначала милостиво разрешила эту работу, «но, – как жаловался позже Писарев, – по некоторым обстоятельствам, а более по воспрепятствованию от некоторых моих недоброхотов [она] не напечатана. Многие, желая ее у себя иметь, поставляли за удовольствие оную переписывать. Но как не все могли сие желание исполнить, то я при нынешней моей шестидесятипятилетней старости потщился, к удовольствию их, издать ее в печать от себя яснейшим пред прежнего выправлением слога, с прибавлением в некоторых местах к сведению других примечаний…»[98]
Перевод Писарева, выполненный в 1743 году, появился в 1772 году. Румянцев и другие участники дела Алексея не хотели даже в 1740-х годах вспоминать о 1718 годе: кто знает, как отнесется к этому следующий монарх, да и Елизавете Петровне царевич Алексей все же брат… Только в личных архивах наиболее влиятельных фамилий (Воронцовы, Куракины, Румянцевы) хранились под замком ранние или поздние копии тех секретных документов, время которых «еще не настало»[99].
Документы дремали в сундуках, кончался XVIII век, легенды множились, споры не утихали.
Автор многотомных «Деяний Петра Великого» купец-историк Иван Голиков в конце XVIII века обращался к «не зараженному предубеждением читателю»: «Слезы сего великого родителя [Петра] и сокрушение его доказывают, что он и намерения не имел казнить сына и что следствие и суд, над ним производимые, были употреблены как необходимое средство к тому единственно, дабы, показав ему ту пропасть, к которой он довел себя, произвесть в нем страх следовать впредь теми же заблуждения стезями». Голиков защищает официальную версию о смерти царевича «от огорчения», подчеркивая, что Петр еще не успел утвердить приговор; при этом царь продолжал заниматься делами, чего, по мнению историка, не могло бы быть, если б произошло таинственное убийство[100]. Еще раньше, 9 ноября 1761 года, Вольтер писал И. И. Шувалову: «Люди пожимают плечами, когда слышат, что 23-летний принц умер от удара при чтении приговора, на отмену которого он должен был надеяться»[101].
Не верил официальной версии и многознающий Георг Гельбиг, секретарь саксонского посольства при дворе Екатерины II (царица не любила этого многознания и в 1796 г. писала: «Негодяй Гельбиг отозван»).
Наступил
Житие Петра Великого, императора и самодержца Всероссийского, отца отечества. 2-е изд. М., 1788. Вступление (пер. с греч.).
В архиве Воронцовых копии писем Петра I и к нему «от фамилии его», а также копии 28 документов А. И. Румянцева. ЛОИИ. Ф. 36 (арх. Воронцовых). Оп. 1. № 1308. По материалам из архива Воронцова Н. Мурзакевич издал в 1849 г. «Письма царевича Алексея Петровича к его родителю Петру Великому, государыне Екатерине и кабинет-секретарю Макарову».
Цит. по:
