и пр. Неслучайно и современная идеология, воцарившаяся после окончания Холодной войны – глобализация, выступает против патриотизма и суверенитета национальной памяти, неолиберальный универсализм на рынке противопоставляется социальным функциям государственности.
Высокая культура престижна и может быть доступной для всех только благодаря государству, рынок ориентируется на массовый вкус, который далек от классики во всех отношениях. Государство поощряет теоретическую и фундаментальную науку (стратегия будущего), которая проигрывает на рынке, ориентированном на прикладную науку (тактика сегодняшнего дня).
На фоне этой новой битвы XXI века – битвы между рынком и государством, заменившей битву за разделение властей и демократии (с 1789-го до 1991-го), Россия выбрала для себя определение «социальное государство» (по конституции 1993-го), с одной стороны, а с другой – ориентировалась на патриотизм как защитный механизм от глобализации по западному образцу. Поскольку сама Россия предпочитает свою модель глобализации – евразийскую, которая прагматична, но и консервативна как идеология в противовес неолиберализму.
Евразийство, однако, может быть успешным только во внешнеполитическом плане, как российская версия глобализации, причем прагматичной, каковой она являлась до сих пор, а не идеологической, тогда как во внутриполитическом плане следует сделать ставку на восстановление понятия «русская» культура, а не «российская», следовательно, и на реабилитацию понятия «русский» наравне с понятием «россиянин»; первое должно остаться для отражения национальной принадлежности – русский это тот, кто является частью русской культуры, независимо от своих этнических корней, тогда как понятие «россиянин» останется для отражения гражданской/политической принадлежности.
Национальная идея постсоветской России, которая бы нейтрализовала национальный фактор дестабилизации государства, не может быть ни «евразийской», ни «российской», а только «русской», как часть русской культуры, которая является европейской!
Распад СССР в 1991 г. вызвал потрясения, которые не обошли стороной и один из самых консервативных институтов – архивную систему. Начало 90-х определяется как «архивная революция»[118], «информационный взрыв», «археографический взрыв»[119] в «новом архивно-информационном пространстве». В 1997 г. появился и термин «архивная контрреволюция», или «великий перелом»[120].
Хронологически архивную революцию можно разделить на три основных периода – с конца 80-х годов до августа 1991 г., с августа 1991 до середины 90-х годов, и со второй половины 90-х до октября 2004 г., когда был принят закон об архивах в Российской Федерации (РФ). В первый период реформа проводилась по советскому образцу середины 50-х годов. Второй период является временем истинной архивной революции, когда преобладали проблемы, связанные
Козлов, В., О. Локтева. «Архивная революция» в России (1991–1996). // Свободная мысль. 1997. № 1–2; Donald J. Raleigh. Doing Soviet History: The Impact of the Archival Revolution. Russian Review, Vol. 61, N 1 (Jan., 2002), pp. 16–24.
Козлов, В. П. Теоретические основы археографии с позиций современности.// Отечественные архивы.2001. № 1.
Петров, Н. Десятилетие архивных реформ в России. // Индекс. 2001. № 14.www.index.org.ru
