ласкать и гладить ее по головке…
– Ну вот и прошло, цыпочка, – говорил он ей, улыбаясь, с тем, чтоб вызвать и ее на улыбку, – вот и прошло… это нервы, цыпка… я это знаю, это нервы…
И старик так подмигнул ей, как будто ух какие плуты и штукари были эти нервы!
– Знаешь что, цыпка… это все квартира… это не что иное, как квартира… она мутит нас… И что мы ужились в ней? Человек любит разнообразие; оно нужно человеку, цыпка. И далеко от всего; домой придешь, как каторжник умаешься. Дождь пойдет – грязь непроходимая; хорошая погода стоит – пыли не оберешься… Право, цыпка, это все квартира… Надоела она мне, прокл…
Лиза взглянула на него и улыбнулась. Старик потупился как виноватый…
– Я, Лизочка… знаешь что?..
– Что, папочка? – сказала Лиза, потянувшись и поцеловав его руку. Ей хотелось развеселить отца.
– Я нанял квартиру! – воскликнул просиявший старик.
– Переедем, папочка, переедем! Мне тоже здесь… тяжело… Я бы вам сказала, папочка… но переедем, переедем поскорее!..
– Завтра… завтра, цыпка, – отвечал успокоившийся Савелий Фомич, и, подкрепив себя с разными приличными расстановками щепотью табаку, повторял кивая головою: – Завтра, завтра…
Вечером была гроза с молнией, громом, дождем, со всем, с чем грозе быть подобает.
Старик окончательно развеселился. Он был счастлив, как беззаботная девушка перед балом. Более всего его радовало, что он, по его мнению, недаром потел утром в камлотовой шинели и с синим зонтом в руках.
Лиза тоже успокоилась и по-прежнему хохотала при первой возможности – и опять во всей подсолнечной, и особенно во Второй Роте, не было семейства счастливее того, которое обитало в диконьком домике.
С самого утра на другой день, как только старик отправился в должность, в его укромном помещении поднялась страшная переборка; два ломовых извозчика18 больше наносили грязи – свежее напоминание вчерашнего ливня – чем выносили мебели; Фекла, баба задорливая и суетливая, более кричала, чем давала какие-либо полезные советы; а Лиза, взявшаяся наблюдать за общим порядком и ходом переселения, убедившись, наконец, что порядка никакого быть не может, села преспокойно на подоконник и стала ждать, что будет.
За этой трудной работой застала ее Маша, её неизменный друг, и они принялись уже вдвоем трудиться, то есть ждать, чем кончится вся эта суматоха.
А кончилось все это тем, что к четырем часам, то есть ко времени прихода Савелия Фомича из должности, в комнатах оставался всего один только стол, на котором суждено было старику в этот достопамятный для него день наслаждаться единственным блюдом – каким-то битым мясом, но до того убитым, что куски его были скорее похожи – выражаясь словами писателей-романтиков – на душу злодея, нежели на что-либо съедомое. Наконец, и стол и стулья отправились за другими своими сверстниками, и когда отец с дочерью увидели, что
Ломовой извозчик – в XIX веке извозчик, перевозивший тяжёлые грузы.
