хла, и над друзьями воссиял прозрачный свет. Словно бы победа, одержанная Райнхардом практически единолично, избавление от злоумышленников, едва не убивших его, мигом развеяла чары, охватившие планету вечного льда и снега.
– Зло повержено, – так второй лейтенант чуть ли не сказал своему другу Кирхайсу. – Не удивлен, если такая погода простоит здесь долго.
– И Капча-Ланка превратится в райское местечко? – подхватил Зиг.
– Вряд ли, конечно, – усмехнулся Райни.
В любое другое время они предались бы обмену шуточками и дружеским пикировкам, но Райнхард был нынче опустошен. Странное чувство – полагается радоваться: враги – по крайней мере, зримые и незримые – уничтожены. Он сделался героем, вот-вот будет переведен в Рейхсфлот со званием выше. Его имя более не будет связываться с бесчестьем, а подвиг заставит умолкнуть мерзкие перешептывания: «Кто таков этот юнец? А, братик той белобрысой шлюшки…», «Везет иметь сестру, которая спит с Его Величеством…»
Заставит ли? Сам-то он в это верил? Кроме того, они с Зигом сегодня сумели только выдернуть драконьи зубы – ведь Хердер и его подельник были лишь наемниками, которые накануне своей бесславной гибели с легкостью выдали свои мотивы. Сам дракон жив – и вполне может отрастить себе новые клыки, дабы сожрать их с потрохами.
– Маркизе Бенемюнде нужна была моя смерть, дабы заставить поплакать Аннерозе…, – начал рассуждать вслух Райнхард. Странно, что слова выходили из его горла с трудом, словно там, в глубине, что-то мешало, а собственный голос казался заметно осипшим.
– Какова же подлость, – естественно, упоминание о сестре заставило синие глаза Зигфрида сверкнуть молнией. – Но я опасаюсь за госпожу Аннерозе. Она же не в меньшей опасности… А теперь, когда выяснилось, что ты выжил, обозленная маркиза непременно ее уничтожит.
– Ты прав. Нам непременно нужно быть в столице, – проговорил Райнхард. – Чем быстрее, тем лучше… Я даже не могу помыслить, что эта женщина может задумать в ослеплении собственной злобы.
– Ее план был слишком запутанным, и ты сам это признал, – откликнулся Зиг, когда они уже возвращались на базу в танке.
– Хочешь сказать, что, будь он попроще, мы были бы мертвы? – Райнхард откинулся на спинку кресла. Спина его побаливала, мышцы тянуло, а веки сами закрывались. Тепло сморило его, и он бы с удовольствием замолчал, если бы не знал – нечего показывать свою слабость. А то, небось, подумают, будто его враги взяли верх.
– Нет, – продолжал фон Мюзель. – Проблема была в исполнителях этого плана. Они нас явно недооценили. Или же были глупы, как пробки, что подтверждает и манера этого Хердера командовать операцией.
– Или же и то, и другое сразу, – дополнил его Зиг, озабоченно вглядываясь в его лицо. – У тебя рука как, сильно болит?
Райни недоуменно воззрился на зацепленное в перестрелке запястье, перевязанное бинтом. Крови вышло совсем чуть-чуть.
– Это ж царапина, – произнес он.
– Но, видать, эта царапина тебя ослабила, – Кирхайс снова вгляделся в побледневшее лицо друга. – И с голосом у тебя что-то…
– Сорвал командой на морозе, пустяки, бывает“, – отмахнулся он. – „Попью чего горячего, быстро пройдет.
…На базе их чествовали как победителей, но Райнхард чувствовал себя слишком усталым, дабы присоединиться к торжеству по случаю победы. Потеря командира подразделения в бою нисколько не огорчила его подчиненных.
– Очевидно, Хердер был не только плохим стратегом, но и совершенно не умел управлять людьми, – говорил Зиг другу, который полусидел-полулежал в постели. – Его никто не любил, и ни одного хорошего слова я про него не услышал.
Райни заметно дрожал – нынче, в тепле казармы, ему было холоднее, чем тогда, когда он на морозе, в одном мундире, укрывался от пуль полковника.
– Прибавь, пожалуйста, температуру здесь, – просипел он, пытаясь сосредоточиться на словах друга. – Кажется, термостат сломался, и вся комната выстужена.
– Да здесь даже жарко, Райни! – воскликнул его друг. – Наверное, ты простудился…
– Скорее всего, – произнес молодой человек, закрывая вмиг отяжелевшие веки и кутаясь в теплое одеяло. – Я чуть подремаю, если что, буди меня.
– Да, – произнес Зиг. – Кажется, у тебя жар.
– Пройдет…, – прошептал Райни непослушными губами.
Сон, однако, к нему не шел, хотя он его жаждал. Чувство сдавленности и сухости в горле сменилось сильной болью, словно в рот ему насыпали толченого стекла. Холод, казалось, охватил его полностью – начиная от правой лопатки, он распространялся на все тело, стесняя грудь. Там он стоял колом, и Райнхард пытался освободиться от него, вытолкнув
