Присутствие ее казалось столь явным, что Райни даже позвал ее – и она откликнулась: «Сейчас, маленький, сейчас…» – и холодная тряпица легла на его лоб. Затем интонация сменилась на более строгую и сдержанную: «Анни, пойди погуляй пока… И не заходи сюда, не хватало и тебе заразиться». «Ну мама…», – в голосе сестры слышится явная обида. – «Ты всегда с ним сидишь! С рождения». «Могла бы мне помочь, между прочим… Иди, приготовь чаю». Аннерозе удаляется, и Райни чувствует, сколько в ней негодования и даже ненависти к нему, так некстати появившемуся на свет, задвинувшему ее на второй план… Это чувство в родной сестре, которую он, сколько себя помнил, всегда воспринимал как вторую мать, безусловно его любящую, за честь которой лишил жизни человека, пусть и мерзавца, было для него диким и странным. Как так можно-то? И все же, она изменилась… Изменилась. А, может быть, нет? Кто-то говорил, – или он где-то читал – что люди с детства мало меняются…
Впрочем… От мыслей голова разболелась еще сильнее, и Райни смог, наконец, впасть в забытье, которое, однако ж, не принесло ему никакого облегчения. Наоборот, в ушах его раздавались слова: «Враги, кругом враги…», и они подходили черными тенями к его постели, шепча: «белобрысый ублюдок…», «брат шлюхи», «ты вообще не должен был рождаться», наваливались на грудь, вставляли под ребра острые стекла… Наконец, явилась женщина-змея с узкими злыми глазами и длинной косой – сама мадамуазель Бенемюнде, экс-фаворитка кайзера Фридриха-Вильгельма Четвертого – и прошептала: «Ты думал, что легко отделался? Ничуть! Вот теперь ты точно сдохнешь, и эта мерзкая сучка выплачет все глаза над твоим трупом!» Ее тонкие, но жилистые пальцы, украшенные острыми, выкрашенными в алый цвет ногтями, сдавили его горло. Он пытался вывернуться из их тисков, но маркиза только мерзко хохотала ему в лицо, и каждый поворот шеи отзывался дикой болью, а из горла вырывался лишь сдавленный хрип… Когда смерть казалась такой близкой и такой позорной, послышался знакомый голос Кирхайса, от которого Райни чуть ли не прослезился: -Тише, тише, мы тебе сделали укол, сейчас жар на спад пойдет…
И впрямь, стало легче. Немного легче. Из глубин кошмара его вынесло на поверхность. И он смог облегченно вздохнуть, приоткрыв глаза.
– Вы, признаться, сильно испугали нас, – заговорил доктор, тот самый насмешник, бывший детский врач, призванный в армию. – Вкололи «тройчатку», потому как температура уже за сорок перевалила…
– Что… со мной? – прохрипел Райни, ища глазами Кирхайса. Он видел его краем глаза.
– Откройте рот, скажите «ааа», – произнес врач на его реплику, и Райни покорно подчинился, хотя даже это действие далось ему с трудом. Противный металлический шпатель больно прижал распухший язык.
– О, как все запущено… Лакунарная ангина, не иначе. Небось, сосульки на вкус пробовали, ха-ха, – пошутил и сам засмеялся доктор.
– Доктор, – заговорил Кирхайс. – Неужели это
