Истина в кино. Опыт консервативной кинокритики. От «Викинга» и «Матильды» до «Игры престолов» и «Карточного домика». Егор Холмогоров
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Истина в кино. Опыт консервативной кинокритики. От «Викинга» и «Матильды» до «Игры престолов» и «Карточного домика» - Егор Холмогоров страница 29
Не случайно в польской прессе и среди белорусских «свидомых» националистов царит сейчас настоящая истерия по поводу выхода «Крепости». Русофобы пытаются убедить белорусов в том, что Смоленск осаждали не польские, а «белорусские» войска
Великого княжества Литовского и целью было «возвращение исконных белорусских земель».
Понятно, что современная свидомая пропаганда в Белоруссии считает белорусов и литовцев «одним народом», белорусов пытаются убедить в том, что Великое княжество Литовское было их государством, а потому в фильмах про борьбу России и Польши они должны «болеть» за поляков. Но, извините, «Всеслав», как звали полоцкого князя, от которого идёт отсчёт белорусской исторической памяти, и «Витаутас», как звали правившего Литвой знаменитого князя, – это два разных имени из двух разных языков, принадлежащих к двум разным языковым группам. И уж конечно, их носители не могли быть одним этносом. Тот же гетман Лев Сапега (показанный авторами фильма самым умным в польском лагере) был отступником от православия и сам свой род возводил к литовцу Сунигайло. Пытаясь литвинизировать белорусов, выдернуть их из русской истории и Русского мира, народ лишают истории вообще.
Все эти подробности нашим маленьким зрителям знать, конечно, пока не надо. Для них важно, чтобы на фоне красивой стрельбы, пожаров и жарких рукопашных схваток была рассказана история о маленьких героях, об их верности, находчивости и отваге. Но то, что такие фильмы о нашей русской истории как «Крепость» вызывают нервный тик у русофобской зарубежной общественности, – это тоже замечательный результат. Свидетельство того, что русское ядро попало точно в цель.
Искусство хорошо умирать
«Тарас Бульба»
Россия, 2009.
Режиссёр и сценарист Владимир Бортко
Насколько человек весьма легко отдаётся мысли о жизни, настолько тяжело ему принудить себя к памяти о смерти; потому что, как мы сказали, «противоположные друг в отношении друга вещи вызывают и противоположные друг в отношении друга чувства». Эта трудность того, чтобы человек подумал о смерти, создаётся ещё и нашими чувствами к окружающим нас вещам, к которым мы весьма привязаны; а то, что осознаётся при помощи органов чувств, не приводит человека к тому, чтобы он отдавал свои мысли чему-либо иному, как только тем вещам, которые здесь, налицо и которые приятны.