похож на правду.
Наш Ростопчин с французским императором Наполеоном вошел в заговор. Императора нашего Павла Петровича в крепость намеревались заточить, а вместо него какого-то капитана Тушина выставить. Очень этот капитан на нашего государя похож!
Заговор провалился. Московский обер-полицмейстер Тестов этот заговор на корню пресек. Но сам же и пострадал. Паралич его разбил. И о чудо! Ростопчин, наш генерал-заговорщик, с одра смерти обер-полицмейстера поднял – воскресил! Воскресил императорской бумагой, что ему наш царь Павел Петрович накануне прислал. Шепотом содержание той бумаги передавали.
«Я, граф, у твоего главного сотоварища, Наполеона, гильотину вытребовал из Парижа, – написал государь Ростопчину. – Скоро сия машина в Москву прибудет. На твоей шее гильотину мы и испробуем. Потом – на шее Порфирия Тушина, а Бог даст – и до императорской шеи французской доберемся!»
Но и это не все.
Фельдъегерь в тот же день из Петербурга прибыл с Манифестом нового нашего императора – Александра Первого!
Пересказывать сей Манифест я тебе не буду. Москва только три дня скорбно ликовала по случаю восшествия на престол сего монарха из монахов.
Разъясню сей каламбур Катишь Безносовой. Александр – сын нашего государя Павла Ι – в монашеском звании пребывал. В нем он и предстал на том свете перед очами своего отца, Павла Петровича, и перед Очами Господа Нашего Бога.
Прибыл новый курьер из столицы – и все разъяснилось: Манифест, да и фельдъегерь, что сей Манифест привез, – фальшивыми оказались. Ростопчин этого «фельдъегеря» изловить велел…
Дальше Катишь писала своей Маришь уже о своем – амурном, лесбическом. Нам это не интересно.
Второе письмо, от брата, Мария получила в тот же день. Вот о чем писал ее брат, писал по-русски.
Милая Маша!
Письмо ты мое получишь, наверное, когда меня уже не будет в живых на этом свете. Положение наше отчаянное. «Альп здесь нет! – сказал по этому поводу Александр Васильевич. – Деваться нам некуда. Только достойно умереть остается».
Александр Васильевич Суворов – генералиссимус наш непобедимый.
Поэтому буду краток.
Это письмо тебе передаст наш сосед Ноздрев. Не хочу, чтобы Ипполит его перехватил, так что о моем письме ему ни слова.
Знай, что наша армия, непобедимая армия Суворова, гибнет под стенами Константинополя… и по его вине. Но скажи ему, когда получишь достоверные сведенья о моей смерти, что я ему смерть свою простил, – а гибель армии нашей не прощу никогда – пусть английский Бог ему прощает…
Внимания, господа читатели!
Участь русской армии решалась, конечно же, под стенами Константинополя, но и на заснеженных просторах Тверской губернии она решалась. Но, пожалуй, она уже была решена. Двадцать пять русских
