ты о чём? – недовольно перебивает её Иван Иванович.
– Это не я… Прасолов, – отвечает она отрешённо.
Капли на её ладони, ещё не слившиеся, лежат гроздью белой смородины, и она кладёт в рот с ладони эту смородинную гроздь дождя, делает движение рукой, словно срывает губами с веточки ягоды, и говорит, как бы согласившись с ним, с Прасоловым, отведав этих ягод:
… И надо всем ещё не дождь,
А еле слышный мелкий дождик.
И опять подставляет ладонь под капли.
– Прасолов? – уверенно, тоном всё знающего, небрежно уточняет Иван Иванович. – Следователь, что ли, из Москвы?
– Нет, поэт из соседней области, – отвечает Соня, стряхивает капли с ладони и продолжает читать стихотворение:
Сольются капли на листе,
И вот, почувствовав их тяжесть,
Рожденный там, на высоте,
Он замертво на землю ляжет.
– Абсолютно! – сочувственно гаркает Иван Иванович. – Летел-летел к нам с такой высоты – и замертво! А ты, – добавляет укоризненно. – «Протокол подписывала» – И говорит как можно душевней, не скрывая правда, на неё, Соню, свою горькую обиду: – Я не для протокола тебя спрашиваю. Что под протокол ты сказала, я знаю. Но разве душу-то под него выговоришь?!
Выговаривать свою душу Соня не хочет и вне протокола – и откровенничает, грубо, по-бабьи, говорит:
– Беременная, Иван Иванович, я от него. А про последнюю мою с ним свиданку… ну что сказать? Недолго он у меня был. К начдиву нашему полулегендарному торопился.
Замолкает.
Молчит и Иван Иванович. Наконец Соня шепчет:
Но всё произойдёт не вдруг:
Ещё – от трепета до тленья
Он совершит прощальный круг
Замедленно – как в удивленье.
А дождик с четырёх сторон
Уже облёг и лес и поле.
Так мягко, словно хочет он,
Чтоб неизбежное – без боли.
А дождь разошёлся во всю.
Жесткий. Холодный.
Глава двенадцатая
Генерал-лейтенант Клопов Т. Г. прожил жизнь суровую, но весёлую.
Одним словом, военную.
Он, будучи ровесником века и сыном пролетариата по причине круглого своего сиротского происхождения, в девятнадцатом году был уже красным начдивом – и всласть порубал своей шашкой и белых, и черных, и желтых, и зеленых, и прочий несознательный цвет Гражданской войны – и всё это на скаку, на рысях, аллюром и галопом.
Весело процокал его рафинадный кавалерийский конь и по брусчатке Красных парадов вплоть до Тридцать седьмого.
Тут его биография сделала крутой слом, но ненадолго.
В Сорок первом году о нём лично вспомнил товарищ Сталин и лично назначил командовать взводом – и зорко потом следил за ним, отмечая, иногда в своих Приказах Верховного Главнокомандующего.
