Это даже не гидропоника, маленькие джунгли произрастают в ящиках с сочной темной землей – на самом деле это диатомовый ил с органическими добавками. Почва была довольно скудной, но на ней теперь отложились слои компоста, беспорядочно распространившись поверх обшивки.
Из всех атмосферных пузырей на хребте здесь самый приятный запах. Кларк распахивает люк и глубоко вдыхает. В этом вдохе удовольствия только половина: вторая половина – решимость. Грейс Нолан смотрит на нее с дальнего конца оазиса, где подвязывала плети чего-то, что до вмешательства генетиков могло быть стручковым горохом.
Однако под непрозрачными глазами Нолан играет улыбка.
– Привет, Лени!
– Привет, Грейс. Думаю, хорошо бы нам поговорить.
Нолан забрасывает в рот стручок: гладкая черная амфибия кормится в пышной зелени древнего болота. Жует она, пожалуй, дольше, чем необходимо.
– Насчет…
– Насчет «Атлантиды». И твоих анализов крови. – Кларк переводит дыхание. – И твоих претензий ко мне.
– Боже мой, – возражает Нолан, – к тебе никаких претензий, Лен. Бывает, люди ссорятся. Ничего особенного, не принимай все так всерьез.
– Ну и ладно. Тогда поговорим о Джине.
– Конечно. – Нолан, выпрямившись, снимает с переборки стул и раскладывает его. – А заодно про Сала, Лайджа и Лани.
«Уже и Лани?»
– Ты думаешь, виноваты корпы?
Нолан пожимает плечами.
– Я этого не скрываю.
– И откуда такие выводы? Нашла что-нибудь в крови?
– Мы пока собираем образцы. Кстати, Лизбет обосновалась в медпузыре, можешь сдать анализы. По-моему, сто́ит.
– А если ничего не найдете? – интересуется Кларк.
– Я и не жду, что найдем. Седжер не так глупа, чтобы оставлять следы. Но как знать.
– Ты же понимаешь, что корпы, возможно, ни при чем?
Нолан откидывается на спинку стула, потягивается.
– Милочка, сказать не могу, как я удивлена, что слышу такое от тебя.
– Тогда дай мне доказательства.
Нолан с улыбкой качает головой:
– Вот тебе для примера. Скажем, ты плаваешь в водах, где водятся акулы. Здоровенные гадины с треугольными плавниками кишат вокруг, разглядывают тебя, и ты понимаешь: не рвут на части только потому, что у тебя наготове дубинка, а они знают, что дубинка вытворяет с такими рыбинами. Так что они держатся на расстоянии, но от этого ненавидят тебя только сильнее, правда ведь? За то, что ты уже убивала им подобных. Эти акулы далеко не глупы, но очень злопамятны. Так вот, плывешь ты себе среди всех этих холодных мертвенных глаз и зубов, и видишь… скажем, Кена. Вернее, то, что от него осталось. Обрывок кишки, половина лица, опознавательная нашивка, плавающая среди акульих туш. Ну и как, Лен, сойдет такое за доказательство? Или ты скажешь: нет, это ничего не доказывает, я ведь не видела, что тут произошло. Скажешь: давайте воздержимся
