Чёрная Дыра, – сказал я. Уши Артека покраснели.
Мы закончили разговор, когда за окном начало темнеть.
– Почему вы сидите в темноте? – удивилась мама, входя в комнату. Она зажгла лампу и пригласила Артека на ужин.
На кухонном столе стояла миска с моими любимыми оладьями. Не было в этом ничего особенного, обычные оладьи с мелко нарезанным яблоком и сметаной, но Артек уписывал их за обе щеки.
Во время ужина он вёл себя иначе: вместо того чтобы говорить о евро и долларах, о чём он обычно болтал во дворе, он рассказывал о бабушке, которая им занимается, потому что его родители уехали на работу за границу. И что таких, как он, называют «евросиротами». Должен признать, это звучало впечатляюще, но, когда я посмотрел на маму, заметил, что она погрустнела.
В связи со всем этим Артек пробыл у нас аж до вечера. Мама, конечно, позвонила его бабушке, и, хотя он протестовал, она вместе со мной проводила его до дома.
Но прежде чем Артек ушёл, мой брат позвал нас в комнату, и, сидя на его кровати, мы посмотрели фильм «Микрокосмос».
Вообще Артек мне больше нравился как евросирота, чем как евроартек. Внезапно он перестал пересчитывать содержимое кошелька, с его лица исчезла кислая улыбка, а когда фильм закончился, он поблагодарил моего брата и спросил, может ли как-нибудь ещё зайти.
Артек живёт на второй от нас улице. В принципе, не так уж и далеко, но надо перейти через оживлённую дорогу. Сколько бы раз я ни шёл в школу, мне приходилось каждый раз обещать, что я пойду по тропинке за домами вдоль дороги, а затем по дороге через близлежащие дома.
Я пообещал Артеку, что найду его пуговицу, и мы договорились, что он будет ждать меня на следующее утро у дороги.
Моя мама шла за нами и думала, что никто из нас не видит, как она курит, но я решил, что сделаю ей замечание, когда мы будем одни.
– Если бабушка разрешит, я приглашу тебя на гриль в субботу, – сказал Артек, когда мы остановились у калитки его дома.
– Ты можешь приходить к нам, когда захочешь, – улыбнулась мама. – Правда, в полночь необязательно, лучше в обычное время.
Мы пожали друг другу руки, как взрослые, и я вернулся домой.
Точнее, мы не вернулись сразу, а обошли поля, начинавшиеся за нашими домами.
В садах пахло сиренью, а в небе светила огромная луна. Мы шли с мамой молча, было так красиво, что просто не хотелось разговаривать.
Я думал об Артеке, который был евросиротой, и о его бабушке, у которой он должен по любому поводу просить разрешения, и был рад, что я есть какой есть.
Я был так рад, что схватил маму за руку и крепко сжал её.
Наверное, она, как обычно, поняла, что я хотел ей сказать, потому что в ответ сжала мою руку, и мы пошли дальше вдоль домов, где люди смотрели телевизор, или ужинали, или просто сидели и говорили о том, как прошёл день.
А мы с мамой шли на вечернюю прогулку, мы проходили мимо всех этих домов, и я подумал, что, когда мы вернёмся в наш дом, мама приготовит горячее какао и мы выпьем его в комнате с братом.
Так
