Свою Божественную премудрость от этого безумца, гордого и предерзкого человека… Бог поругаем не бывает, и этот еретик новый до дна выпьет сам чашу яда, которую он приготовил себе и другим».
Как неожиданно и грустно! Федя ничего такого ей не говорил. Кстати, он сам критиковал Толстого за то, что тот призывает к простоте и смирению. Но называть этого писателя, так много сделавшего для просвещения голодающего народа, «фарисеем, безумцем, еретиком»? Наверное, после таких вот проповедей Льва Толстого и отлучили от Церкви.
А еще Верочка не могла забыть, как встречал ее Лев Николаевич в Ясной Поляне, как седовласый старец беседовал с ней, девчонкой, какое письмо написал маменьке. И он должен «выпить чашу яда»?
Поэтому в Кронштадт Вера не поехала.
А потом случилось 9 января. Верочка металась по Невскому, со страхом слушая выстрелы и военные трубы. С ненавистью глядела на офицеров, по которым еще вчера скользила равнодушным взглядом. К вечеру с такой же ненавистью глядела и на солдат. Люди в мундирах стали для нее убийцами, все на одно лицо.
Как же был прав Федя! Почему всех военных не отправили в Маньчжурию, чтобы их там убили японцы?!
Наталья через три дня покинула столицу – испуганная мать увезла дочь в Тулу. Но успела познакомить Веру со своими друзьями из эсеровского кружка.
Уже скоро Верочке было совсем не до занятий. Она набирала на ремингтоне статьи для подпольной газеты. Читала сообщения о забастовках и демонстрациях в Риге, Минске, других городах, о начале крестьянских волнений – разгроме поместий, в том числе и в родной Орловской губернии. Читала о том, как эти волнения подавляются, плакала от возмущения.
Несколько раз разбрасывала листовки – в Невском пассаже, в театрах. Думала: ее сразу схватят. Но, видно, не зря в раннем детстве играла с мальчишками в салочки – каждый раз убегала. И говорила товарищам: я не просто спасаюсь, я берегу себя для большого дела!
Товарищи услышали. Однажды Верочку отвели на встречу с Иваном Николаевичем, человеком, организовавшим большинство казней реакционных деятелей, в том числе Плеве, Великого князя Сергея Александровича.
Как объяснил товарищ-проводник, важный человек ежедневно менял квартиры или гостиничные номера. В очередном номере была полутьма, но Вера все равно разглядела Ивана Николаевича. Удивилась, огорчилась даже. Была уверена: он худой, с изможденным лицом, горящим взглядом. Или седобород, как Лев Толстой. Но Иван Николаевич был плотным, даже тучным человеком, с короткими усиками и маслянистым взглядом – будто коммивояжер, гулявший по Невскому. Зато говорил кратко и точно, без украшательств. Задал Вере вопросы, она ответила на каждый. Собеседник не сказал «да», только кивнул.
Через три дня Верочка вошла в поезд, который следовал в Орел. У нее был тот же саквояж, что и в прошлый раз. Но вместо пирожков, выпеченных маменькой, в саквояже лежала бомба.
Александр
Эй
