ВЫ ПОСМОТРИТЕ, КТО К НАМ ПРИШЕЛ!» – как Сид Джеймс в «Так держать». Вот чего я хочу. Я хочу, чтобы все – мужчины, женщины, Минотавры – я много читала по греческой мифологии и беру все, что есть, – сразу же захотели заняться со мной зажигательным сексом, так сексуально, как только возможно. Секс. Вот моя самая насущная забота. Мои гормоны неистовствуют, как пожар в зоопарке. Мандрил с полыхающей головой отпирает клетки других животных и вопит: «БОЖЕ, Я В ПАНИКЕ!» У меня чрезвычайная секс-ситуация. Я мастурбирую, стирая руки до костей.
Но с другой стороны, безотносительно гениталий, я хочу быть… человеком достойным. Одухотворенным. Хочу посвятить себя великой цели. Хочу быть сопричастной. Хочу ринуться в бой, словно армия, состоящая из одной женщины. Одной меня. Когда я найду, во что верить, я поверю сильнее, чем кто бы то ни было верил во что бы то ни было за всю историю человечества. Я буду истово верующей.
Но я не хочу повторить судьбу самых достойных и ревностных женщин в истории, большинству из которых выпало – без вариантов – либо сгореть на костре, либо умереть от горя, либо быть замурованной в башне каким-нибудь графом. Я не хочу приносить себя в жертву чему бы то ни было. Не хочу ни за что умирать. Не хочу даже бродить под дождем по холмам в липнущей к ногам мокрой юбке. Я хочу жить за что-то и ради чего-то – как живут мужчины. Я хочу развлекаться. Развлекаться на всю катушку. Хочу веселиться, как в 1999 году, но на девять лет раньше. Хочу пуститься на поиски восхитительных приключений. Посвятить себя безудержной радости. Сделать мир чуточку лучше, хоть в чем-нибудь.
Когда я войду в комнату-Лондон и все воскликнут: «ВОТ ЭТО ДА! ЧЕРТ ВОЗЬМИ!», я хочу, чтобы меня встретили аплодисментами, как Оскара Уайльда, когда он входил в ресторан в ночь премьеры очередной дерзкой пьесы. Я представляю, как люди, которыми я восхищаюсь – Дуглас Адамс, Дороти Паркер, Френч и Сондерс, Тони Бенн, – подходят ко мне и говорят: «Я не знаю, душенька, как тебе это удается».
Прямо сейчас я сама тоже не знаю, как мне это удастся. Я не знаю, на что мне направить этот неугомонный свербящий зуд. Но если для этого надо рассказывать анекдоты, чтобы все bon viveurs[1] рыдали от смеха, давясь сигаретным дымом (Стивен Фрай и Хью Лори, вытирая слезы: «Ты просто сокровище. У вас в Вулверхэмптоне все такие? Это какой-то волшебный котел восторга!» Я: «Нет, Стивен Фрай и Хью Лори. Я такая одна. Мальчишки в школе дразнили меня Бегемотихой». Стивен Фрай: «Стадо безмозглых баранов. Забудем о них, дорогая. Еще шампанского?»), то я готова.
Пока что единственный план, до которого я сумела додуматься, это писательство. Я могу писать тексты, потому что писательство – в отличие от хореографии, архитектуры или завоевания царств – вполне доступно любому малоимущему и одинокому человеку и не требует никакой инфраструктуры, как то: балетная труппа или артиллерийский расчет. Бедняки могут писать. Это одно из немногих занятий, которому не мешают ни бедность, ни отсутствие полезных знакомств.
В настоящее время я пишу книгу, заполняя тем самым долгие пустые дни. Это история
Бонвиваны, весельчаки (
