лето.
Мишель обхватил свои костлявые плечи руками и не разжимал их, пока дрожь не отпустила. Ему было страшно. Он узнал, что такое настоящий страх, не на полях сражений во Франции, а в застенках инквизиции в Тулузе. Какая же немыслимая жестокость творилась там во имя Господа!
Мишель до сих пор не знал, кто и за что донес на него, но только вскоре после праздника Богоявления его арестовали и обвинили в измене. В эти черные январские дни Мишель понял, с какой легкостью человек плюет на правду, когда в дело вступают дыба и щипцы. Он узнал, как боль способна заставить кого угодно клясться, что белое – это черное, а черное – это белое. Ему оказалось достаточно расстаться всего-то с двумя пальцами, чтобы сознаться в участии в заговоре, который существовал лишь в воображении инквизиторов.
Его соседом по камере был книготорговец, Бернар Жубер. Обвиненный в торговле крамольной и еретической литературой, на допросах он упрямо утверждал, что можно одновременно быть добрым католиком и при этом хранить у себя литературные и богословские труды, отражающие альтернативные точки зрения. В свою защиту он приводил такой довод: без понимания того, о чем говорят в своих проповедях реформаты, невозможно аргументированно возражать им и, следовательно, опровергать их убеждения. В знании – сила.
Жубера на дыбу не поднимали, зато ему довелось испробовать на своей шкуре убийственные когти кошки-девятихвостки. Плетки, которой охаживали рабов на невольничьих судах, с острыми гвоздями на концах кожаных ремешков, сдиравшими кожу со спины.
В отличие от него, Мишеля, Жубер выстоял. Не сломался.
Бок о бок сидя в кандалах в своей смрадной камере, они делились друг с другом самыми потаенными секретами, чтобы удержать одолевающий их ужас в узде. Посреди зловония крови и смерти, посреди душераздирающих криков тех, кому ломали и дробили кости, Бернар говорил о своей любимой жене Флоранс, умершей пять лет тому назад, и их трех детях, о своей книжной лавке на улице Марше и их увитом диким шиповником домике в Ситэ. И о секрете, который он хранил все эти годы.
А Мишель чем ему отплатил? Он закрыл лицо руками, не в силах снести жгучего стыда.
Когда их с Жубером неожиданно выпустили, без каких бы то ни было условий и так и не предъявив никакого обвинения, они расстались у тюремных ворот. Тогда это казалось чудом. Теперь Мишель знал, что это произошло благодаря эдикту, который провозглашал амнистию заключенных.
Не всем повезло так, как им. Плаха собрала свою дань.
Но, несмотря на то что Мишель получил свободу, настоящий кошмар начался после того, как он вышел из тюрьмы. Странная доброта, с которой отнеслась к нему незнакомая знатная дама, что взяла его к себе в дом в сени Тулузского собора и выхаживала за свой счет. Вино, теплая постель и целебные снадобья для его ран. В этом и крылась причина нестерпимого стыда, терзавшего Мишеля, – в том, что он продал секрет Жубера ради собственного комфорта.
Мишель не
